По дороге пряностей - [21]

— Начинайте без меня, скоро вернусь, — кивнул я мастерам.

Перед воротами Арсенала, а точнее той части, что обсуживала нас с сеньором Франческо, и правда обнаружился крайне запылённого вида гонец, который поклонившись, отдал мне письмо со знакомой печатью кардинала Альбино.

На всём листке значилась только одна римская цифра.

— XVIII.

Это был уже пятый гонец, которые курсировали между Венецией и Римом, поскольку мы с кардиналом торговались словно две базарные бабы, за каждый медяк в моей доле добычи. А точнее проценты, число которых он постоянно увеличивал, а я уменьшал, заставляя курьеров проезжать огромные расстояния, только из-за двух цифр.

Крикнув юнгу, я дождался когда он принесёт письменные принадлежности и подставит свою спину, на которую я положил лист и зачеркнув несколько раз написанные там цифры, поставил свои, из вредности, арабские.

— 15.

И дописал ниже для убедительности.

— Скоро отбываю далеко и надолго, поэтому это моё последнее слово.

Свернув письмо в рулон, я налил подогретого воска и запечатал его шляпкой корабельного гвоздя, который случайно оказался у меня в руках.

— Держи, — я отдал гонцу письмо, и десять шиллингов на дорогу.

— Спасибо сеньор, — поблагодарил меня он, снова забираясь на скакуна.

Разобравшись с делами, я отправился проверять хозяйство купора, который с тремя подчинёнными ему матросами принимал и осматривал бочки, в которых мы повезём еду, воду и порох. Его я гонял нещадно, несмотря на то, что это тоже был один из верных мне капитанов, тоже согласившийся ради дальнего прибыльного рейса поучаствовать в моей авантюре. Ему я по нескольку раз втолковывал как важно иметь хорошие бочки, а также во время пути переливать воду из наполненных бочек в пустые, используя два слоя шерстяной ткани с проложенным по середине слоем активированного угля. Главное при этом всегда помнить, какие уже фильтровались бочки, а какие нет, для этого он должен был вести дневник, за который его будет обязательно гонять уже старпом, которому я слегка добавил обязанностей. Также купор отвечал за качество и состояние еды, а именно солонины и сухарей, которых я накупил большое количество, для того случая, если мы не сможем долго причалить из-за штормов или штилей. Хотя конечно первое время будем есть относительно свежую еду.

Правда, я и тут напустил тумана, когда перед закупориванием наполненных водой бочек, я трижды молился, затем выливал туда из своей фляжки немного лимонного сока, чтобы она как можно дольше не цвела, да и с цингой это вроде бы как должно было помочь нам побороться. Понятное дело, что никому я не говорил, что туда лью. И так во всех мелочах, почти в каждом случае, я делал какое-нибудь маленькое, но улучшение, вводя в недоумение команду и офицеров, но спорить конечно же никто не мог, корабль был мой, все расходы на жалование также нёс я. Попробуй тут поспорить или криво посмотреть, мигом окажешься на берегу, где уже ждали толпы других, желающих попасть на борт. Особенно таких добавилось после нашего последнего похода, когда вышедшие на берег люди, стали обеспеченными гражданами, всего лишь после одного месячного плавания.

— Сеньор Витале! — позвал меня Бертуччи с борта корабля, когда я закончил осмотр дополнительных комплектов промасленных хлопковых парусов, а также более крепких их льняных, штормовых собратьев.

— Да, капитан? — я задрал голову, посмотрев наверх.

— Вы назначили дату отплытия? Команда волнуется, и хочет попросить хотя бы день побыть с родными, — спросил он.

— Дайте им три дня, — отмахнулся я, — мы выходим через две недели.

— Благодарю за ответ сеньор Витале, — поблагодарил меня он, передав ответ мичманам и боцманату.

Дальше эта новость разлетелась по всем уголкам корабля. Большинство тряслись от страха, поскольку морская навигация по Средиземному морю была закрыта ещё седьмого ноября, мы же, словно в насмешку и попирание всех привычных морских устоев отчаливали в самый разгар зимних штормов. Поэтому команда боялась, крестилась и молилась, а их родные со слезами провожали их каждый день на корабль, где они несли службу, тренируясь и оттачивая своё мастерство, по положенным им должностям.

***

15 декабря 1194 года от Р.Х., Венеция

Утром я проснулся свежим и бодрым, несмотря на то, что допоздна разбирался с опять накопившейся корреспонденцией. Первому я конечно отвечал своему неизвестному сопернику по шахматной партии, который оказался весьма искусным противником, а дальше уже по мере важности лиц, кто эти письма присылал.

К большой радости мамы, неделю назад во всех соборах и церквях огласили приказ Папы, который снимал с меня отречение, и она тут же немедленно отвела меня на мессу, заставив к тому же принести дары епископу. Пришлось скрипя зубами и тут раскошелиться, лишь бы сделать ей приятное. Она и правда сияла от счастья в этот день, хотя морщинок на лице добавилось, когда упомянул за ужином о дне отплытия. Мама стала снова плакать, а отец её успокаивать. Когда же она успокоилась, он вынес мне византийский небольшой изогнутый составной лук с двумя мощными плечами, пару колчанов со стрелами и мешочек с тетивами.