По дороге к высокой башне - [49]

Рассматривая диковинную вещь я даже на какое-то время забыл об усталости и голоде. Неровности в середине кругляша оказались искусно вырезанным орнаментом. К сожалению, он оказался забит пылью и грязью, поэтому для того чтобы его разглядеть мне пришлось промыть находку в ближайшей луже и хорошенько протереть полой плаща. Сложный рисунок изображал не то герб, не то какой-то знак — трехглавая гора слева от которой было изображено солнце, а справа луна. Никогда прежде ни в одной книге мне не доводилось видеть такого символа. Он мог что-то значить, а мог быть просто фантазией талантливого художника. В верхней части амулета было просверлено отверстие для того, чтобы хозяин мог носить его на шее. Это было кстати. Как у всякого послушника у меня на шее болтался кожаный шнурок, на который со временем должны были повесить знак старшинства. После всего случившегося монахом мне не быть, так почему бы не нацепить на себя красивую вещь? Я снял шнурок, с трудом просунул его в отверстие и повесил обретенное сокровище на шею.

Вечером я вышел к деревне. Глупо было надеяться на то, что по дороге к западным воротам не окажется вообще никаких поселений. Мысль о том, что когда-нибудь я должен буду выйти к людям и заявить свои права на наследство Тагона пугала меня до смерти, поэтому я всеми силами старался оттянуть неизбежное. Днем пробираясь через бурелом, я дал себе слово не малодушничать и до конца следовать продуманному плану, но сейчас я всерьез засомневаться в том, что у меня что-нибудь получится. И тем не менее разглядев за деревьями набранные из дранки крыши деревенских домов я со всех ног бросился вперед в надежде поскорее оказаться среди людей. Выскочив из леса, я уткнулся в покосившийся забор и вынужден был обойти его стороной. Конечно можно было перелезть через ограду и пройти огородами, но не пристало вельможе так себя вести. После хождения по лесам вид у меня был еще тот. Дорогой плащ был прожжен у костра, лицо перепачкано в саже, а сапоги измазаны глиной по самые голенища, но настоящий дворянский меч и торчащий из-за пояса магический жезл должны были придать мне солидности.

Наконец забор закончился, и я выбрался на деревенскую улицу. Одним концом она упиралась в лес и среди деревьев превращалась в узкую тропинку. Наверно дети бегали по ней за грибами и ягодами, а крестьяне ходили за хворостом. Сейчас несмотря на позднее время на улице никого не было. Я постучался в первый дом. Мне никто не ответил. Дверь оказалась открыта, но внутри ни души. В комнатах все было перевернуто вверх дном, словно кто-то что-то искал. Даже подушки и перины были вспороты и из них торчала сухая желтая солома. Я сразу вспомнил разоренный двор в Паусе и в ужасе прижался к стене. Не важно кто — может быть кочевники, а может быть сбежавшие из города мародеры уже побывали здесь до меня. Стараясь не шуметь и не ходить мимо окон, я осмотрел дом. Мне нужна была хоть какая — то еда, но похоже грабители все вымели под чистую.

Деревенька была небольшая всего дворов на десять. Я мог бы обойти ее всю за полчаса, но совать нос в каждый дом было слишком опасно. И хотя я не ощущал присутствия людей — не шумели дети, не лаяли цепные псы, действовать надо было очень осторожно. Еще были слишком свежи воспоминания о кочевниках, прятавшихся на разоренных улицах Пауса. Пробираясь задними дворами и с опаской оглядываясь по сторонам, я надеялся на то, что крестьяне успели убежать до прихода степняков. Мимо деревни должны были пройти сотни беженцев. Неужели выслушав перепуганных людей, местные жители не последовали вслед за ними?

Переходя из одного жилища в другое, я не находил ничего кроме пыли, вспоротых матрасов и сломанной мебели. И все-таки мне повезло. В подполе третьего по счету дома нашлось немного картошки, видимо лопнул мешок и часть овощей рассыпалась, а в сарае на краю деревни мне удалось снять с веревки несколько вяленых подлещиков, которых почему-то не заметили грабители. Одного я съел прямо на ходу запивая соленую рыбу водой из фляги.

Когда-то у дороги стоял трактир, в котором путники, идущие из столицы в Паус и обратно могли передохнуть, поесть и выпить вина. Его построили чуть в стороне от деревни, чтобы шумные посетители не мешали спать ночами богобоязненным крестьянам, и чтобы оградить местных девок от охочих до блуда городских парней. Сейчас от двухэтажного строения осталась только кучка почерневших головешек и покосившийся столб с вывеской. За обгоревшими развалинами я обнаружил несколько тел. Несчастных подвесили за ноги на деревьях и оставили на съедение воронам. Тела были страшно изуродованы. Без труда можно было определить, что один из погибших принадлежал к знати. Его изорванная одежда была самого высокого качества. Не думаю, что дворянин сдался без боя. Может быть он закрылся в трактире и защищался, поэтому озверевшие степняки сожгли здание? Возможно с ним были слуги и друзья. Я вытащил меч и перерубил веревки. Нельзя было оставлять мертвых в таком виде. Мы конечно тоже подвешиваем покойников повыше, но здесь был другой случай. Победители хотели поглумиться над павшими врагами. В ближайшем доме я нашел старое одеяло и накрыл им тела. Затянув отходную молитву, я тщетно пытался вспомнить, где мог видеть надетые на мертвого дворянина расшитые золотом бархатные штаны. Уже углубившись в лес я понял кого только что похоронил. Под лоскутным одеялом, сшитым заботливой рукой какой-нибудь деревенской старушки, лежал молодой дворянин, который оставил отряд в ночь перед боем. Именно его Тагон уговаривал остаться. Вот, что значит нарушить данное слово. По спине побежали мурашки. Если завтра я назовусь воином мне придется вести себя соответственно. В мире мечей и магических жезлов клятва — значит больше чем жизнь. Так стоит ли брать на себя такую ответственность? Не лучше ли снять с себя и закопать всю это дорогую одежду и оружие, и вновь стать мальчишкой-послушником? Если я назовусь и скажу, что бежал от войны меня примет любой монастырь. Еще бы ведь я последний из тех, кто видел владыку живым. Меня станут показывать паломникам, освободят от тяжелой работы и, возможно, мое имя даже попадет в великие летописи. О такой судьбе можно было только мечтать.