По деревням - [5]

Шрифт
Интервал

Мы все из одной долины. Это Антон. Он живет в самом конце долины и по понедельникам подбирает нас с утра на своей машине. Если ты проедешь утром, на рассвете, задолго до первого автобуса, по пустынным деревням и заметишь где-нибудь на обочине закутанного до ушей, понуро глядящего в пространство человека с вещмешком или толстой сумкой, из которой торчит термос, знай, это точно кто-нибудь из нас. Антон строит себе дом. На выходных я помогаю ему. Воду уже протянули, выбрали подвал. Через год, наверное, будет готова коробка, еще через год – комната на первом этаже: ну а уж там потихоньку, как пойдет. Антон уезжал на заработки, постранствовал немало за семью морями. Погляди на него: он твой ровесник, а уже совсем без зубов остался. «Мы любим вас такими, какие вы есть» – так говорят покорно наши жены, но, естественно, мы бы им больше нравились другими, как и они нам: чтобы грудь была ого-го и никаких выпирающих вен. И ведь недаром мы обращаемся уже друг к другу так, словно обращаемся к своим родителям. «Отец» – говорит мне моя жена, «мать» – говорю я ей. А много ли прошло времени, и прошло ли оно вообще с той нашей ночи, которая была похожа на пылающую, безудержную, изливающуюся магму, когда свободное пространство вокруг нас было одним сплошным, для нас одних лишь предназначенным танцзалом, а небо наверху теплым покровом, согревающим изнутри, вселенная же – обволакивающим дуновением ветра, крошечной точкой пространства, приютившей нас?! Разве мы не молодые? Антон вкалывал на Севере, прокладывал нефтепровод, но разве не он совсем еще недавно ходил вместе с тобой в первый класс? Вот отмороженное ухо (показывает), которое совсем недавно грозился оторвать ему учитель. Вот раздавленные фаланги пальцев (показывает) на руке, которая еще мгновение назад не могла удержать толстую свечку во время конфирмации, еще мгновение назад по ней стекали капли святой воды. А там (указывает на задний план) грохот бетономешалок, день за днем, но разве не ближе треск возгорающегося предпасхального костра двадцать лет тому назад; ежедневно бьющий в нос неотступный запах горячего битума, но разве он может забить идущий от ладоней аромат еще незрелых яблок, наворованных в чужих садах; вопли и крики бригадиров и инженеров: как легко они заглушаются мягким глухим звуком, с каким домашние животные тогда, да и сейчас, вне всякого расписания, поднимаются с настила или, наоборот, на него опускаются. И это никакое не воспоминание! Мы еще молоды! – Вот Игнац. (Показывает.) Он тоже у нас заморский странник, только он был в южных странах, работал в джунглях, на широте экватора. Он из соседней деревни и снова поселился там. Игнац живет один, без семьи. Если ты пойдешь через его деревню, ты рано или поздно натолкнешься на недостроенное здание замка, с неоштукатуренными башенками и балюстрадами, сложенное из бетонных плит: он сам себе застройщик и сам себе прораб. Работает он в основном зимой, когда нет никаких заказов и у нас простой, мечтает о пенсии, чтобы довести все как следует до конца. Игнац (показывает на него) носит бандаж, у него грыжа, часто вылезает от таскания тяжестей. Ночью его, бывает, лихорадит и он кричит во сне, повторяя воинственные крики африканских дикарей. Его замок стоит по соседству с небольшим хутором, и по размеру он почти такой же; позади стройки он развел огород, в огороде – сараюшка с соломенным тюфяком, скамейкой и печкой. Этот доходяга, которого ты видишь перед собой, еле держащийся на ногах после целого дня, проведенного в грязи и в пыли, на это я всегда отвечаю: я доволен тем, что я рабочий. И тем не менее вы вполне можете доверять ему. Он не из тех проныр с магнитофонами, которые норовят украсть у вас историю вашей жизни и вашу тайну. Он будет вас слушать совсем по-другому. И к тому же он свой, и зудит у него в тех же местах. (Все выступают вперед. Ганс представляет их брату.) Мы все из одной долины. Это Антон. Он живет в самом конце долины и по понедельникам подбирает нас с утра на своей машине. Если ты проедешь утром, на рассвете, задолго до первого автобуса, по пустынным деревням и заметишь где-нибудь на обочине закутанного до ушей, понуро глядящего в пространство человека с вещмешком или толстой сумкой, из которой торчит термос, знай, это точно кто-нибудь из нас. Антон строит себе дом. На выходных я помогаю ему. Воду уже протянули, выбрали подвал. Через год, наверное, будет готова коробка, еще через год – комната на первом этаже: ну а уж там потихоньку, как пойдет. Антон уезжал на заработки, постранствовал немало за семью морями. Погляди на него: он твой ровесник, а уже совсем без зубов остался. «Мы любим вас такими, какие вы есть» – так говорят покорно наши жены, но, естественно, мы бы им больше нравились другими, как и они нам: чтобы грудь была ого-го и никаких выпирающих вен. И ведь недаром мы обращаемся уже друг к другу так, словно обращаемся к своим родителям. «Отец» – говорит мне моя жена, «мать» – говорю я ей. А много ли прошло времени, и прошло ли оно вообще с той нашей ночи, которая была похожа на пылающую, безудержную, изливающуюся магму, когда свободное пространство вокруг нас было одним сплошным, для нас одних лишь предназначенным танцзалом, а небо наверху теплым покровом, согревающим изнутри, вселенная же – обволакивающим дуновением ветра, крошечной точкой пространства, приютившей нас?! Разве мы не молодые? Антон вкалывал на Севере, прокладывал нефтепровод, но разве не он совсем еще недавно ходил вместе с тобой в первый класс? Вот отмороженное ухо

Еще от автора Петер Хандке
Женщина-левша

Одна из самых щемящих повестей лауреата Нобелевской премии о женском самоопределении и борьбе с угрожающей безликостью. В один обычный зимний день тридцатилетняя Марианна, примерная жена, мать и домохозяйка, неожиданно для самой себя решает расстаться с мужем, только что вернувшимся из длительной командировки. При внешнем благополучии их семейная идиллия – унылая иллюзия, их дом – съемная «жилая ячейка» с «жутковато-зловещей» атмосферой, их отношения – неизбывное одиночество вдвоем. И теперь этой «женщине-левше» – наивной, неловкой, неприспособленной – предстоит уйти с «правого» и понятного пути и обрести наконец индивидуальность.


Воровка фруктов

«Эта история началась в один из тех дней разгара лета, когда ты первый раз в году идешь босиком по траве и тебя жалит пчела». Именно это стало для героя знаком того, что пора отправляться в путь на поиски. Он ищет женщину, которую зовет воровкой фруктов. Следом за ней он, а значит, и мы, отправляемся в Вексен. На поезде промчав сквозь Париж, вдоль рек и равнин, по обочинам дорог, встречая случайных и неслучайных людей, познавая новое, мы открываем главного героя с разных сторон. Хандке умеет превратить любое обыденное действие – слово, мысль, наблюдение – в поистине грандиозный эпос.


Уроки горы Сен-Виктуар

Петер Хандке – лауреат Нобелевской премии по литературе 2019 года, участник «группы 47», прозаик, драматург, сценарист, один из важнейших немецкоязычных писателей послевоенного времени. Тексты Хандке славятся уникальными лингвистическими решениями и насыщенным языком. Они о мире, о жизни, о нахождении в моменте и наслаждении им. Под обложкой этой книги собраны четыре повести: «Медленное возвращение домой», «Уроки горы Сен-Виктуар», «Детская история», «По деревням». Живописное и кинематографичное повествование откроет вам целый мир, придуманный настоящим художником и очень талантливым писателем.НОБЕЛЕВСКИЙ КОМИТЕТ: «За весомые произведения, в которых, мастерски используя возможности языка, Хандке исследует периферию и особенность человеческого опыта».


Страх вратаря перед одиннадцатиметровым

Бывший вратарь Йозеф Блох, бесцельно слоняясь по Вене, знакомится с кассиршей кинотеатра, остается у нее на ночь, а утром душит ее. После этого Джозеф бежит в маленький городок, где его бывшая подружка содержит большую гостиницу. И там, затаившись, через полицейские сводки, публикуемые в газетах, он следит за происходящим, понимая, что его преследователи все ближе и ближе...Это не шедевр, но прекрасная повесть о вратаре, пропустившем гол. Гол, который дал трещину в его жизни.


Медленное возвращение домой

Петер Хандке, прозаик, драматург, поэт, сценарист – вошел в европейскую литературу как Великий смутьян, став знаковой фигурой целого поколения, совершившего студенческую революцию 1968 года. Герои Хандке не позволяют себе просто жить, не позволяют жизни касаться их. Они коллекционируют пейзажи и быт всегда трактуют как бытие. Книги Хандке в первую очередь о воле к молчанию, о тоске по утраченному ответу.Вошедшая в настоящую книгу тетралогия Хандке («Медленное возвращение домой», «Учение горы Сент-Виктуар», «Детская история», «По деревням») вошла в европейскую литературу как притча-сказка Нового времени, рассказанная на его излете…


Мимо течет Дунай

В австрийской литературе новелла не эрзац большой прозы и не проявление беспомощности; она имеет классическую родословную. «Бедный музыкант» Фр. Грильпарцера — родоначальник того повествовательного искусства, которое, не обладая большим дыханием, необходимым для социального романа, в силах раскрыть в индивидуальном «случае» внеиндивидуальное содержание.В этом смысле рассказы, собранные в настоящей книге, могут дать русскому читателю представление о том духовном климате, который преобладал среди писателей Австрии середины XX века.


Рекомендуем почитать
Необычайная история Йозефа Сатрана

Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Ястребиная бухта, или Приключения Вероники

Второй роман о Веронике. Первый — «Судовая роль, или Путешествие Вероники».


23 рассказа. О логике, страхе и фантазии

«23 рассказа» — это срез творчества Дмитрия Витера, результирующий сборник за десять лет с лучшими его рассказами. Внутри, под этой обложкой, живут люди и роботы, артисты и животные, дети и фанатики. Магия автора ведет нас в чудесные, порой опасные, иногда даже смертельно опасные, нереальные — но в то же время близкие нам миры.Откройте книгу. Попробуйте на вкус двадцать три мира Дмитрия Витера — ведь среди них есть блюда, достойные самых привередливых гурманов!


Не говори, что у нас ничего нет

Рассказ о людях, живших в Китае во времена культурной революции, и об их детях, среди которых оказались и студенты, вышедшие в 1989 году с протестами на площадь Тяньаньмэнь. В центре повествования две молодые женщины Мари Цзян и Ай Мин. Мари уже много лет живет в Ванкувере и пытается воссоздать историю семьи. Вместе с ней читатель узнает, что выпало на долю ее отца, талантливого пианиста Цзян Кая, отца Ай Мин Воробушка и юной скрипачки Чжу Ли, и как их судьбы отразились на жизни следующего поколения.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.


Детская история

Петер Хандке, прозаик, драматург, поэт, сценарист – вошел в европейскую литературу как Великий смутьян, став знаковой фигурой целого поколения, совершившего студенческую революцию 1968 года. Герои Хандке не позволяют себе просто жить, не позволяют жизни касаться их. Они коллекционируют пейзажи и быт всегда трактуют как бытие. Книги Хандке в первую очередь о воле к молчанию, о тоске по утраченному ответу.Вошедшая в настоящую книгу тетралогия Хандке («Медленное возвращение домой», «Учение горы Сент-Виктуар», «Детская история», «По деревням») вошла в европейскую литературу как притча-сказка Нового времени, рассказанная на его излете…


Учение горы Сен-Виктуар

Петер Хандке, прозаик, драматург, поэт, сценарист — вошел в европейскую литературу как Великий смутьян, став знаковой фигурой целого поколения, совершившего студенческую революцию 1968 года. Герои Хандке не позволяют себе просто жить, не позволяют жизни касаться их. Они коллекционируют пейзажи и быт всегда трактуют как бытие. Книги Хандке в первую очередь о воле к молчанию, о тоске по утраченному ответу.Вошедшая в настоящую книгу тетралогия Хандке («Медленное возвращение домой», «Учение горы Сент-Виктуар», «Детская история», «По деревням») вошла в европейскую литературу как притча-сказка Нового времени, рассказанная на его излете…