По делам их - [151]

— Только это я и слышу в последнюю неделю…

— Наконец-то вы слышите правду, — заметил шепот с усмешкой, похожей на ветер. — Вначале я показался вам злодеем, затем вы стали ожидать от меня слов о добре и любви; нет, майстер инквизитор, я не то и не другое. Я всего лишь человек, которому верят другие, я тот, кто не дает им перегрызться между собою — ведь подле меня настолько многообразные личности, что без удерживающего их споры могут зайти слишком далеко, что привлечет ненужное внимание и навредит им самим. Я оказываю помощь, когда имею возможность…

— И желание?

— Возможность, — повторил собеседник чуть строже и снисходительнее. — Я не имел возможности вмешаться. Ведь Друденхаус до сих пор уверен, что Маргарет фон Шёнборн — единичный случай, просто одаренная графская вдова, направившая свои силы не в то русло. И все. Вмешайся я — и все было бы иначе. Вы еще не забыли, что такое «охота на ведьм» в самом прямом и неприглядном значении этого слова, майстер инквизитор?

— Да, — мрачно откликнулся Курт, припомнив десятки, сотни дел, прочтенных им этой зимой в архиве, припомнив свою бессильную злость и ненависть, вспомнив, как стоял над бочкой с водой, пахнущей плесенью и гарью, после допроса Отто Рицлера, в подвале, пропитавшемся запахом пота и крови… — Я понимаю, о чем вы говорите.

— Вот так-то. Спасением Маргарет занимался ее дядя, и это было логично, это было заурядно и естественно.

— Керн был намерен идти до конца.

— Да, был риск. Была вероятность того, что ее осудят; однако не мог же я ставить под угрозу многих ради спасения одного, пусть и столь одаренного человека. Кроме того, мы ведь не сплоченная община; я говорю «мы» лишь потому, что некоторые из нас знают о существовании друг друга, что, согласитесь, в нашем мире и в наше время уже многого стоит. Большинство из них друг друга никогда не видели — для их же блага; все они знают лишь меня. Всех их, таких, как Маргарет, объединяет лишь то, что для них я в некотором роде авторитет — лишь потому, что умнее, сильнее и старше.

— Учитель? — усмехнулся Курт; собеседник, кажется, нахмурился — голос похолодел.

— Бросьте, майстер инквизитор, оставьте ваши схемы в прошлом; нет, я им не учитель. В науке выживания? Да. В искусстве? Нет. Мы разные — я уже упоминал об этом. Я не могу их учить, равно как преподаватель латинского языка не сможет обучить арбалетчика; я не рассматриваю те редкие случаи, когда тайной слабостью учителя является еженедельная воскресная стрельба на плацу. Я даю советы. Не более.

— И Маргарет хочет получить у вас совета, стоит ли связываться со мною или лучше избавиться, пока я не узнал непомерно много?

Шепот вздохнул.

— Нет, юноша; вы здесь потому, что Маргарет хочет, чтобы вы узнали непомерно много, а для того — да, ей нужен был совет. Можно ли доверять вам. Достойны ли вы знать все, или вас следует ограничить частью. Именно потому, что избавляться от вас ей очень не хочется.

— Или убить, если я играю с ней.

— Ну, в этом случае, вы сами должны понимать, жалеть вас было бы глупо, согласитесь.

— Да, — усмехнулся Курт. — Не могу не признать… Так значит, это не ваша идея — наворовать книг из университетской библиотеки.

— Каждый из моих собратьев… или сестер по искусству развивается сам. Так, как ему угодно. Так, как он может. Насколько хватает его сил, ума, знания, смелости и выдержки. Если он попадется — он выкручивается самостоятельно. Если он поднимается выше по лестнице знаний и умений — я прилагаю некоторые силы к тому, чтобы сохранить его безопасность.

— Стало быть, они борются за то, чтобы к вам приблизиться?

— Они борются за то, чтобы стать лучше. Я определяю для себя ценность каждого; вы сами сказали — это главное. Согласно его ценности я и поступаю; к чему рисковать потерять все и всех ради того, кто не способен на большее, не способен на многое, ради того, кто может лишь слушать и ничего не умеет делать сам, искать, думать. Думать, юноша, вот что я вынуждаю их делать — думать самим. Поступать так, как решили они — но под свою ответственность… Вы считаете меня жестоким?

— Не знаю, — тихо ответил Курт. — В последние дни я несколько пересмотрел свои понятия о жестокости… А герцог фон Аусхазен? — в голосе была злость — несдерживаемая, явная. — Он чем ценен для вас?

— Деньги, — коротко отозвался шепот.

— И все? Более ничем?

— Деньги, связи. Это немало.

— Стало быть, вы не позволите мне убить его, я верно вас понял? Потому вы и запретили Маргарет это сделать?

— Я ничего не запрещал. Она сама понимает, как важно все то, что он может нам дать; и пока сама она не заняла его место, пока все, чем владеет он, не досталось ей, его надо сохранять. В этом — ее выбор; я ничего никому не запрещаю. Каждый волен поступать так, как сам сочтет нужным.

Курт качнул головой, невесело усмехнувшись.

— Выходит, каждый из них может творить, что угодно, включая убийства, и никто ему слова не скажет? Чем же тогда вы лучше, чем Конгрегация?

— Я не говорил, что я лучше, юноша; я просто другой. А чем мы различаемся, я могу вам ответить. Я даю им свободу. Свободу познавать то, к чему у них лежит душа. Свободу жить, как хотят они сами. Свободу решать, свершать