По большому счету - [26]

Грачев – всемогущий министр обороны, который до того возглавлял Воздушно-десантные войска СССР и получил звание Героя Советского Союза за проведение удачной операции в Афганистане, – был опорой президента Бориса Ельцина. Девятнадцатого августа 1991 года он выполнил приказ Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП) о введении войск в Москву и обеспечил прибытие в город воздушно-десантной дивизии из Тулы. Но уже на следующий день он перешел на сторону Бориса Ельцина и высказал осуждение замысла ГКЧП. Чеченские войны еще не начались, Грачев был на пике своей власти.

Геращенко распирало от злости. Он вырвал листок из блокнота с синей обложкой и принялся писать: «Уважаемый товарищ Грачев». Поставил точку. «Хочу вам рассказать анекдот». Геращенко взглянул на написанное, точку исправил на восклицательный знак и продолжил: «Собирает Василий Иванович свою дивизию и говорит: “Скажите, товарищи бойцы, нужны ли птицам деньги?” Бойцы ему отвечают: “Нет, товарищ комдив”. Василий Иванович быстро ответил: “Так вот, орлы, какое дело…” Вот и я хочу сказать, что, пока Минобороны возглавляют люди с птичьими фамилиями, все расчеты через полевые учреждения Центробанка останутся в моем ведении. С уважением, В. Геращенко»[62].

Геращенко бережно сложил листок треугольником, словно фронтовое письмо, добавил сверху «Грачеву» и передал соседу. Записка поплыла по рукам. Грачев открыл ее, прочел и побагровел. Шутка Геращенко его взбесила.

Геращенко с равнодушным видом снова стал раскачивать стул.

Центробанкир и не заметил, как ввязался в войну с министром обороны. Слава богу, аппаратную. Грачев с подачи начальника Главного управления военного бюджета и финансирования Вооруженных сил России Василия Воробьева хотел взять под контроль департамент полевых учреждений Центрального банка России. Он обслуживает воинские части и другие организации Минобороны; проще говоря, зарплата военным идет через него. Геращенко уходил в глухую оборону, полагая, что если выплату зарплат военным отдать самим военным, то рядовые этих денег никогда не увидят.

Владимир Геращенко, отец центробанкира, рассказывал, как трудно, но оперативно был создан этот департамент во время Великой Отечественной войны. Он гордился тем, как Госбанк СССР, несмотря на весь кошмар, смог выстроить нормальную систему платежей. Младший Геращенко не мог себе позволить развалить завоевание предшественников. Отдать, заранее зная, что все будет разрушено, он не желал. И Геращенко ввязался в войну с Грачевым, понимая, что это может стоить ему кресла. Наследие Госбанка для него стало почти святыней. Он, хоть и был представлен к должности Ельциным, никогда не чувствовал себя членом его команды. Геращенко понимал, что при выборе между Геращенко и Грачевым импульсивный Ельцин предпочтет последнего. Но Геракл – так звали Геращенко коллеги – твердо решил: отстоять завоевания предшественников важнее нынешнего кресла.

При каждом удобном случае Грачев говорил Ельцину о недостатках Геращенко. «Мерзавец! Негодяй!» – как гвозди, сыпались на Ельцина нелестные характеристики от министра обороны на центробанкира. Президент устало отвечал: «На вас на всех не угодишь. То один не нравится, то другой». Но замечания делали свое дело: на Геращенко жаловался не только Грачев, но и Гайдар, и американцы во время визитов. Все сначала радовались, думая, что придет финансовых дел мастер и все наладит, а все оказалось не так просто. Новый центробанкир продолжал быть во фронде, но не так прямолинейно, как предыдущий. Геращенко гнул свою линию с шуточками и прибауточками. Пережив крах Госбанка СССР и равнодушие советского руководства к его ведомству, он выработал стиль защиты – через легкость и шутку. Если принимать все всерьез, можно сойти с ума.

Геращенко был политически хитрее Матюхина, на рожон не лез, но умело пользовался любимым выражением всех банкиров «Да, но…» Эту спасительную фразу он выучил еще в Германии, когда возглавлял советский загранбанк Ost-West Handelsbank.

А департамент полевых учреждений Центробанка Геращенко все-таки отстоял. Да и Грачев спустя некоторое время забросил эту идею. Министру обороны было уже не до департамента Центробанка: он увяз в первой чеченской войне. ЦБ стал политическим игроком.

Политический буфер

Недолго банкиры радовались возвращению Геращенко. Неожиданно для них госбанкир из советского прошлого согласился с приходом в Россию нерезидентов – зарубежных банков. Лобби, которое костьми легло, чтобы поставить Геращенко вместо Матюхина, сочло это не иначе как предательством. Они понимали, что иностранный банк с традициями и капиталом переманит лучших клиентов к себе[63]. С одной стороны, конкуренция – основная опора рыночной экономики, с другой – в соревновании суслика с мамонтом побеждает последний. Банкиры пытались вмешаться в решение об иностранных банках всеми возможными способами: они хотели, чтобы Геращенко отменил его.

Уж кто-кто, а Геращенко, проработавший долгое время за рубежом, знал, что иностранные банки намного сильнее только появившихся российских. И солидные зарубежные компании не хотели, придя в Россию, открывать счета в непонятных финансовых организациях. Один инвестор не стал юлить перед Геращенко, а напрямую объяснил, в чем проблема: «Мы любим Россию и вашу демократию, но как мы своим акционерам объясним, что открыли счет неведомо где?» Геращенко понимал, что все так и есть: иностранные компании хотят приходить в Россию, но не будут открывать счета в банках без репутации. А вот аргументы российских финансистов он считал пустыми отговорками. Геращенко был уверен: они хотят продолжать ловить рыбку в мутной воде. А когда он услышал аргумент Александра Починка, депутата и главы бюджетного комитета Верховного Совета, то смеялся до слез: «Гос-по-ди, как-кие и-ди-о-ты». Починок, который поддерживал российских банкиров, угрожал колоссальным выводом капитала: «Почти со всех долларов, имеющих хождение в стране, в казну не заплачено налогов. Иностранный банк, если он хороший банк и работает в интересах клиентов, будет переводить их средства за границу и только усилит незаконный отток капитала»