Плюсквамфутурум - [63]

Золотой кортеж проехал в полуметре от меня; я увидел своё отражение в пронесшихся передо мной дочерна тонированных окнах. У отражения были большие удивлённые глаза. Всё же, не каждый день в полуметре от тебя проезжает патриарх.

Как удивительно контрастна Россия, поднял я бровь, протискиваясь между машинами, стоящими на переходе. Увидеть и понять страну и Москву оказывалось таким же нереальным делом, как обнять слона одним движением.

Впрочем, увиденная мною жизнь столицы вселила в мое сердце надежду. Можайск сопьётся от безработицы, а Ржев превратится в город образцового патриотизма; Курилы продадут Японии, а Забайкалье достанется в вечную аренду Китаю; начнёт умирать с голоду вологодская деревня и вспыхнут бунты на Урале, но, несмотря на всё это, столица уцелеет и будет жить дальше, сохранив в себе сердце страны. Она останется нетронутой, словно крепость посреди сожжённого врагами города, она превратится в ковчег, способный выдержать натиск стихии, разметавшей всю страну, и, не мог не подумать я, в своём величии Москва однажды станет надгробным памятником России.

Я прошёл мимо богато украшенного здания, немного напомнившего мне Арсенал в Старом городе Гданьска. Очевидно, это была мэрия. Прямо у входа стояла роскошная резная карета чёрного полированного дерева, запряжённая шестёркой оленей. Стоящие на запятках лакеи в идеально сшитых бархатных ливреях брусничного цвета даже не посмотрели на меня. Не желая показывать свою провинциальность, я прошёл, не оглядываясь, словно каждый день только и делал, что ходил мимо карет, запряжённых оленями. Один из четвероногих посмотрел на меня внимательным грустным взглядом, словно хотел что-то сказать. Отчего-то я вспомнил виденного утром каучукового лебедя; хоть и не ценной бандеролью, но я всё-таки добрался до Москвы, а он остался в кленовом сквере.

По другую сторону Тверской, возле памятника основателю Москвы, шёл какой-то митинг. Над толпой реяли флаги. Оратор рычал в микрофон так, что было возможно разобрать только что-то наподобие «прррредатель ррррродины оскорррррбляет патррррриотов». Я подумал, что эти слова звучат подобно логопедическому упражнению для развития дикции.

«Требуем справедливой судебной расправы над «писателем» Б.!», увидел я на одном из плакатов, который держали сразу трое митингующих. Не без труда я вспомнил критическую статью во вчерашней газете. Казалось, что я прочитал её год назад. Похоже, что создателю книги «Энтерпрайз» в Днепре» предстояло не по своей воле перейти к жанру бандитского романа и в скором времени обогатить сокровищницу отечественной литературы такими шедеврами, как «Писатель на шконке», «Баланда для патриота» и, если повезёт, «Свекольное поле амнистии». Где-то в глубине себя я вспомнил, что и сам уже было морально готовился писать мемуары под заглавием «Наш дом — Сибирь», но не стал развивать эту мысль.

Дорога шла под горку. Впереди, в кристально чистом акварельном небе, словно два маяка, виднелись башни Кремля. Неужели вот она, цель моего пути? Для чего я вообще здесь?

Неторопливым шагом я вышел к Манежной площади и замер от удивления. Кремль почти не изменился за прошедшие годы. Даже огромные спирали из колючей проволоки поверх стен не бросались в глаза. Куда как более заметным и удивительным был шестиметровый сухой ров, идущий вокруг Кремля и заполненный проволочными заграждениями почти доверху. На углу, возле круглой башни, чьё название я так и не мог вспомнить, стояла вышка. На ней, за маскировочной сеткой виднелись фигуры часовых и что-то непонятное, напоминавшее станковый пулемёт

Ступая по брусчатке мимо знака нулевого километра, я вышел на Красную площадь. Сухой ров уходил дальше, к Москве-реке. На месте мавзолея располагался серый бетонный дот. С его крыши в небо вздымались спаренные стволы малокалиберных зенитных пушек.

Я стоял посередине Красной площади, греясь в лучах рыжего осеннего солнца. В десятке метров от меня, перед рвом, располагался невысокий, примерно по грудь, забор из колючей проволоки. Судя по небольшому искрению и лёгкому запаху озона (я с чувством ностальгии вспомнил, что в детстве точно так же пахло от телевизора), по нему шёл ток. Небольшие таблички извещали, что проход категорически запрещён а к нарушителю будет немедленно применено оружие. Похоже, надо было идти на Старую площадь. Я не вполне знал, где она располагается, но почему-то предположил, что это в противоположной стороне от Нового Арбата.

— Стойте! Подождите! — раздался чей-то крик, оборвавший мои размышления. Я прикрыл глаза ладонью, чтобы увидеть кричащего.

От Спасской башни ко мне бежал худой, одетый в строгий тёмно-синий пиджак мужчина совершенно цивильного вида. Он был высок и в меру худ; на вид ему было за сорок. Ежик русых волос, так же как и усы, топорщился во все стороны. — Не убегайте!

Я и не думал убегать, но таинственный незнакомец крепко взял меня под локоть и поволок к Спасской башне.

— — Пойдёмте скорее! Мы вас ждём с самого утра! — сообщил он мне крайне взволнованным голосом. — Почему вы сразу не пошли в Кремль?

— А вы, вообще, собственно, кто? — поинтересовался я, делая попытку высвободить локоть. Мне это не удалось. Незнакомец держал меня крепко.