Плюсквамфутурум - [27]

— O, don‘t worry2, — с трудом вспомнил я английские слова.

Вдалеке, в стороне головы поезда, что-то грохнуло. Состав вздрогнул и сдвинулся на несколько сантиметров.

Единственный плюс работы проводницей, — внезапно заметила Ольга, — так это то, что можно купить нормальных продуктов в Москве. Мы как приезжаем, так сразу отправляемся в привокзальный универмаг…

— Типа супермаркета?

— Слово-то какое забытое, супермаркет… Да, так назывались универмаги в моём детстве. Удивительно, что вы ещё помните.

— Это же моя профессия! — сказал я тоном квалифицированного специалиста.

По перрону шел знакомый мне начальник поезда. Возле каждой из проводниц он останавливался и о чём-то говорил.

— Так, важное изменение, — торопливо сказал начальник поезда, подойдя к Ольге. — Большая накладка с локомотивами. В общем, к нам сейчас цепляют правительственный поезд до Москвы. Сейчас по вагонам пройдут люди из службы охраны, будут смотреть на предмет безопасности. Окажи им содействие. После отправления проинструктируй пассажиров, чтобы не ходили по вагонам и не шумели. Если из правительственного поезда что—то потребуют, немедленно предоставь все что угодно. Все понятно?

Ольга торопливо поднялась в вагон, а начальник поезда отправился дальше. Я решил немного пройтись. До отправления поезда было еще много времени. К счастью, ветер утих, и мне было уже не так холодно. Какое-то время я стоял на вокзальной галерее, словно на капитанском мостике, озирая будущее, точно моряк — штормовой океан. От возвышенных мыслей меня отвлёк громкий гудок. Маневровый тепловоз подталкивал к нашему составу шесть дополнительных вагонов.

Они выглядели более аккуратно, нежели тот, в котором ехал я. Окна снаружи были чище, а триколорная окраска — ярче. Каждый из вагонов был украшен большим двуглавым медведем. На перроне стояло трое мужчин в форме неизвестного мне ведомства. У всех были очень неприятные строгие лица.

— Проход запрещён приказным тоном сказал один из них. — Охраняемый состав, нахождение посторонних лиц не допускается.

— Ну, так я же в него не сажусь, — ответил я, разворачиваясь. Показав в кармане мужчинам кукиш, я отправился назад.

— Охраняется, — коротко сказал я Ольге, которая только что вернулась на перрон из вагона. — А что это вообще за поезд к нам прицепили?

— Правительственный спецсостав, — сказала она, стряхивая белую пыль с локтя. — Какие-то перебои с локомотивами. Задержка недопустима, поэтому его присоединяют к нам. Хорошо ещё, что у всего калининградского поезда неразъёмные сцепки, а то бы нас отделили, и пришлось бы ждать здесь до утра!

Я взглянул краем глаза на вагонную сцепку. Наверное, так бы выглядел гордиев узел, изготовленный сварщиком из металлической арматуры. Трафаретная надпись на торцевой стенке вагона лаконично сообщала: «Расцепке не подлежит».

С нами поедет правительство? — поинтересовался я.

— Нет, — сказала Ольга. — Это просто такое название. Там едут высокопоставленные пассажиры. Даже министры и генералы предпочитают поезд, потому что не решаются лететь самолётами Однако мы скоро отправляемся. Заходите, я буду закрывать дверь.

Я поднялся с минского перрона в ставший мне родным плацкарт. В вагоне было тепло, темно и очень душно. Если бы не вышел наружу, то так бы и не узнал, насколько затхл и тяжёл воздух в вагоне.

Минский вокзал за окном дрогнул и поплыл назад. За краем окна исчезали фонари и скамейки. Пропал перрон, потянулись назад служебные постройки. Поезд ускорялся. Синей молнией в темноте мелькнул маневровый светофор. Вдалеке ярко горели огни какого-то высотного здания.

Хлопнула тамбурная дверь. Вошла Ольга, сжимая в руке железнодорожный фонарь.

— Можно еще чаю? — поинтересовался я. — Я оплачу, конечно же. Она улыбнулась в ответ на мою улыбку.

— Берите так, — проводница протянула мне подстаканник, чайный пакетик и сахар. — Я в отчете укажу, что это для служебного места.

— Спасибо, — сказал я, заваривая чай, при этом стараясь всё так же не глядеть в камеру видеонаблюдения.

— Она не работает, — сказала Ольга. — Это муляж.

Поезд уже набрал ход. В Минске наш вагон заполнился почти полностью. Мне приходилось идти осторожно, чтобы не опрокинуть стакан на кого-нибудь из спящих, или же не запнуться о стоящие в проходе ботинки. Вдали кто-то шумно стелил постель. В нашем купе появились два новых пассажира. Над мирно спящим рыжеусым расположилась женщина. Её длинные чёрные волосы раскинулись на подушке, чуть спадая вниз. Над моей полкой уже спал незнакомый мне пассажир, с головой закутанный в одеяло. Судя по громоздкому квадратному чемодану, торчащему из-под моего спального места, и по тяжёлому, с присвистом, дыханию, это явно был мужчина средних лет. В купе определённо стало тесновато и менее уютно.

Поезд покидал Минск. За окном один за другим мелькали жилые кварталы и улицы, огни домов и машин. Где-то там жили люди будущего, которых я никогда не увижу, и которые никогда не увидят меня.

Чай был горячим; я пил его маленькими глотками. Сейчас поезд выходил на прямую линию к Москве. На этом пути после Минска располагались Орша, Смоленск, Вязьма и, хоть поезд там и не останавливался, Бородино. Я внезапно подумал, что наш путь проходит по местам трагической боевой славы России. На Белорусском и Витебском вокзалах стоят памятники солдатам, которые в свое время отправлялись с них на мировые войны. Я же сейчас еду с той стороны, откуда приходил неприятель.