Плюшевый медвежонок - [50]

— Ну, не злись. Это я из гордости. Подумать только: иметь такую жену-красавицу, да к тому же известного обозревателя! Все мужчины от зависти лопаются. Скажи, разве я не везучий?

— Ты меня переоцениваешь. Я самая обыкновенная женщина. Когда я не на экране, я всего-навсего простая домашняя хозяйка. Это ты у нас партийный лидер и без пяти минут министр. Конечно, я понимаю, жена — это еще не все, что нужно мужчине, но мне обидно, что я не владею тобой безраздельно.

— Как жена — безраздельно.

— Оставь, не верю я тебе. Ты такой молодой, цветущий, а меня вот уж месяц будто не замечаешь!

— Ну-ну, не возводи на меня поклеп. — Ёхэй недоуменно провел ладонью по лицу, словно желая Сказать: «Что это вдруг с ней случилось?»

— Очень тебя прошу. Будь безраздельно моим хотя бы сегодня ночью. Я сейчас…

Кёко вышла из-за стола. Посуду вымоет прислуга. А ей нужно заняться собой. В чем, в чем, а в делах любовных она вовсе не собиралась уподобляться домашней хозяйке.

Размышляя, в какой ночной рубашке лучше предстать перед мужем, Кёко пыталась вспомнить, когда же они в последний раз провели ночь вместе. Спать в разных комнатах они стали уже вскоре после свадьбы.

Кёко вышла за Ёхэя в двадцать три года. Ёхэю было в то время тридцать, и он уже управлял довольно большим заводом. Через четыре года, воспользовавшись поддержкой одного крупного финансиста, он выставил свою кандидатуру в парламент и занялся политикой. Теперь день его был расписан по минутам, и, чтобы полнее использовать драгоценные часы отдыха, он устроил себе отдельную спальню.

Супруги договорились, что будут приходить друг к другу, когда им вздумается, но на деле получалось так, что только муж имел на это право. В первые годы брака он навещал Кёко почти каждую ночь и оставался до утра, так что было не совсем понятно, зачем им раздельные спальни. Но чем больший вес приобретал Ёхэй на политической арене, тем реже становились эти посещения. К тому же было похоже, что он завел себе любовницу.

Вначале Кёко очень тосковала, но потом родились дети, Кёхэй и Ёко, а когда она стала телевизионным обозревателем, для грусти и вовсе не осталось времени.

Виделись супруги все реже и, если даже оба были дома, занимались, как правило, своими служебными делами, а потому выкроить время для супружеских радостей уже почти не удавалось. И все же они не совсем охладели друг к другу, поэтому изредка случались «приглашения» вроде сегодняшнего (обычно исходившие от мужа).

После долгого воздержания супруги были особенно нежны друг к другу.

Ну кто поверит, что это сорокавосьмилетняя мать двоих взрослых детей? — сказал Ёхэй, устав наконец от объятий и любуясь раскрасневшимся телом жены. За годы брака они разучились стыдиться, приобретя взамен свободу и раскованность, — неоценимое достояние опытных супругов. И надо сказать, что своим профессиональным успехом Кёко в большой степени была обязана именно этой раскованности уверенной в себе зрелой женщины, все еще привлекательной для мужа.

— Не напоминай мне о возрасте. Мне это неприятно.

— Что ж тут неприятного, ты ведь ничем не уступаешь молодым. А в некоторых вещах даже превосходишь их.

— Незачем сравнивать меня с молодыми. Вместо того чтоб комплименты говорить, заглядывал бы почаще, — упрекнула мужа Кёко.

— Я бы и рад, да тебя дома не бывает. Не завела ли уж ты на стороне какого-нибудь молодца?

— Не суди о других по себе. В конце концов, моя работа тебе же на пользу.

— Я знаю. Потому только и терплю эту нашу так называемую семейную жизнь. Я ведь люблю тебя, тебя одну.

— Хоть и не верится, но слышать приятно. Ты у меня тоже самый любимый и единственный.

— Ну, если так, у нас не все потеряно.

— Рада слышать. Все-таки мы муж и жена.

— Кстати, где дети? — вдруг вспомнил Ёхэй о сыне и дочери.

— Ёко у себя в комнате, а Кёхэя нет.

— Конечно, что он тут забыл! Ты ж ему дом купила.

— Но ты ведь согласился, сказал, что он уже не ребенок и нужно дать ему почувствовать себя самостоятельным…

— Ну да…

— Самостоятельность самостоятельностью, а ты им совсем не занимаешься.

— А как я им должен заниматься? Не понимаю я этих юнцов! Они словно существа из другого мира.

— Не говори так. В нашей семье никакой разобщенности быть не должно.

— Да уж конечно. Ведь наши дети — это твои инструменты.

— Что ты говоришь, какие инструменты! Не дай бог дети услышат!

— А разве нет? И потому во всем должны подчиняться мастеру. Они же все-таки сын и дочь знаменитых Ёхэя Коори и Кёко Ясуги. Следовательно, вести себя обязаны соответствующим образом.

— Это они понимают.

— В общем, не выпускай деток из-под присмотра. Не ослабляй уздечку.

На этом разговор супругов оборвался. В спальне было слышно лишь сонное дыхание Ёхэя. Судя по всему, сегодня он не собирался покидать комнату жены.

2

В это же время Ёко Коори, смертельно бледная, стояла посреди своей комнаты, бессмысленно уставившись прямо перед собой. Из ее широко раскрытых глаз катились крупные слезы. Время от времени она что-то шептала дрожащими губами. Иногда шепот превращался в бессвязное бормотание, почти стон.

— Какой ужас, боже мой, какой ужас! Мерзость! — рыдала она, стараясь сдерживаться, чтобы плач не услышали за стеной, по от этого он становился только сильнее.