Плюс минус 30: невероятные и правдивые истории из моей жизни - [15]
Вот уходит Андрей Николаевич… Вот люди, застывшие кто где…
Вот Федя с выпученными глазами… И медленно летящий вниз плафон…
Чуть перед самой кассой…
Вот мужик с подносом отходит от кассы… Лысый толстый мужик с подносом, полным еды.
Дальше все понеслось вскачь!
Плафон об лысую башку бздинь, но не разбился, а подскочил и об пол вдребезги.
Федя прыснул от страха по прилавок «раздатка».
Я повис на штанге, ногами удержав падающую стремянку.
Все, кто был рядом с мужиком, замерли и втянули головы в плечи в ожидании неизбежного смертоубийства!
Но этот дядька как стоял с подносом, так вроде как застыл.
Потом хрипло так сказал: «Ну, бл…» – и ушел. Ушел не в смысле к себе за столик, а вообще ушел из столовой вместе с подносом!
Как меня снимали, как вытаскивали Федю из-под прилавка, как народ хохотал до колик – это все неважно. Интересно другое.
Мужик этот исчез вообще! Вместе с подносом. То ли к себе в цех ушел, то ли в медпункт, то ли вообще ушел с завода вместе с подносом! Не знаю.
И никто не знает.
Но шутки шутками, а к этому времени я уже имел третий разряд и мог работать самостоятельно.
И я мотался по цехам, ремонтировал станки, тельфера, где надо менял проводку, в общем, работал! И работал, клянусь, с удовольствием! Мне это нравилось – когда у нас в мастерской раздавался звонок телефона и кто-то говорил: «Алло, кто это? Аркадич, ты? Слушай, зайди в литейку, там чего-то с подъемником!»
И я шел и чинил подъемник.
Но главное, были праздники!
Перед Седьмым ноября, Двадцать третьим февраля, Восьмым марта, Первомаем, Днем Победы и, разумеется, перед Новым годом по заводу ходила комиссия и проверяла чистоту и порядок. Это был строжайший ритуал, с соблюдением всех формальностей и со всеми вытекающими последствиями, вплоть до лишения 13-й зарплаты и премий!
Поэтому перед приходом комиссии из столов, шкафов, углов и закоулков выгребалось все лишнее и выкидывалось на свалку во дворе.
После праздников все тащилось обратно.
На свалке в эти дни можно было обнаружить все! Мотки любой проволоки, приборы любые, включая самолетные, просто металл и профили какой угодно формы, изготовленные втихую настольные лампы и торшеры, то есть вообще что душе угодно! За пару шоколадок девчонки-вохровки закрывали глаза, поэтому через проходную можно было вынести весь завод в разобранном виде.
Народ ждал праздников как манну небесную.
Особенные дни были, конечно, когда из ворот вывозили изделие. Как правило, это было вечером или вообще ночью. Но все равно глазеть выползали все, кто был на заводе.
Через три года я был квалифицирован «электромонтажником шестого разряда» и не собирался вообще никуда уходить, тем более что завод мог дать бронь от армии. И я бы не ушел, потому что завод обожал и на работу шел ну если не как на праздник, то уж с удовольствием точно! Я любил заводской гул, запах горелого металла и масла, я любил этих людей, которые ценили меня за то, что я делал, а не за то, что говорил! И там я был свой!
Но бригада решила, что я должен учиться. И сколько я ни отнекивался, меня вызвали в комитет комсомола, показали решение бригады и дали направление в Энергетический институт.
Я не попал туда случайно.
Куда поступать, я вообще не задумывался. Мне было все равно. Но мне нравилась эта сумасшедшая суета моих приятелей, которые мотались по Москве, сдавая документы то в один институт, то в другой.
Это броуновское движение абсолютно совпадало с моим внутренним темпоритмом. Поэтому я за компанию мотался вместе с ними, испытывая тот же азарт и даже то же волнение. Как-то само собой получилось, что я в дикой толпе протолкнулся на собеседование в Школу-студию МХАТ и прошел первый тур. Тут же в кулуарах мне объяснили, что поступить сюда нереально ни в каком случае, и мы рванули в ГИТИС. Там дело продвинулось до второго тура, и я уже было решил остановиться на достигнутом, но был еще шанс в «Щуке».
Собеседование там было назначено на завтра на девять утра.
Басню я знал. Отрывок из монолога Сатина тоже. Оставался стих.
Почти уверенный в успехе, я стоял перед зеркалом и на всю квартиру орал: «Над седой равниной моря гордо реет Буревестник, черной молнии подобный!..»
Полуоглохшие родственники и соседи говорили шепотом, вероятно, ощущая величие момента, в надежде что когда-нибудь они будут рассказывать всем о том, что им было подарено судьбой присутствовать при рождении Великого артиста!
Так продолжалось до тех пор, пока не пришел с работы отец. Он постоял, послушал мои сиплые вопли и сказал: «Делай как знаешь, но послушай моего совета – сначала получи специальность, а потом занимайся чем хочешь!»
И пошел ужинать.
Повторяю, мне было все равно. Тем более что мне до чертиков надоело повторять «Песнь о Буревестнике». Поэтому я отбросил томик Горького, взял карту и стал смотреть, какой институт ближе к дому.
Я выбирал полчаса, потом бросил это дело, нарвал листочки бумаги, написал названия, все это кинул в коробку, перемешал и вытащил наугад один. Название было красивое и заманчивое – МИЭМ. Это было просто замечательное совпадение. Я электромонтажник шестого – и тут вдруг Московский институт электронного машиностроения! А куда же мне еще? Был, правда, еще и Энергетический институт, куда меня приняли бы вне конкурса с заводским направлением, но он был дальше. И я пошел подавать документы в МИЭМ.

Одни называли Ленина «самым человечным человеком», как поэт Владимир Маяковский, другие — безжалостным диктатором, как эмигрантский историк Георгий Вернадский… Так кто он — Ленин? И чего он достоин — любви или ненависти? Пожалуй, Ленин достоин правды. Ведь «полная правда о нём неопровержимо и непоколебимо делает его титаном духа и мысли, вечным спутником и собеседником всех людей с горячим сердцем, холодным умом и чистыми руками». Ленин достоин и большего — он достоин понимания. Поняв Ленина, суть его натуры и его судьбы, мы лучше поймём себя…

Первая в советской искусствоведческой литературе большая монография, посвященная Ван Гогу и ставящая своей целью исследование специальных вопросов его творческой методологии. Строя работу на биографической канве, с широким привлечением эпистолярного материала, автор заостряет внимание на особой связи жизненной и творческой позиций Ван Гога, нетрадиционности его как художника, его одиночестве в буржуазном мире, роли Ван Гога в становлении гуманистических принципов искусства XX века.

Борис Бурлак — известный уральский писатель (1913—1983), автор романов «Рижский бастион», «Седьмой переход», «Граненое время», «Седая юность», «Левый фланг», «Возраст земли», «Реки не умирают», «Смена караулов». Биографическое повествование «Жгучие зарницы» — последнее его произведение. Оно печаталось лишь журнально.

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.

Арсений и Андрей.Отец и сын.Поэт и кинорежиссер.Они знали друг о друге что-то такое, о чем мы можем только догадываться. Конечно, мы будем теряться в догадках, искать параллели и соответствия в том, что было изложено на бумаге и запечатлено на целлулоиде, с тем, как проживаем жизнь мы сами.Предположение исключает уверенность, но рождает движение мысли. И было бы большим заблуждением думать, что это движение хаотично. Конечно, нет, не хаотично!Особенно когда знаешь конечную точку своего маршрута.

Кто такие чудаки и оригиналы? Странные, самобытные, не похожие на других люди. Говорят, они украшают нашу жизнь, открывают новые горизонты. Как, например, библиотекарь Румянцевского музея Николай Федоров с его принципом «Жить нужно не для себя (эгоизм), не для других (альтруизм), а со всеми и для всех» и несбыточным идеалом воскрешения всех былых поколений… А знаменитый доктор Федор Гааз, лечивший тысячи москвичей бесплатно, делился с ними своими деньгами. Поистине чудны, а не чудны их дела и поступки!В книге главное внимание уделено неординарным личностям, часто нелепым и смешным, но не глупым и не пошлым.