Плюс минус 30: невероятные и правдивые истории из моей жизни - [16]

Экзамены пролетели как один день. Никаких затруднений. Я был абсолютно уверен, что прошел, и поэтому, как это часто бывает в таких случаях, буквально получил оглушительный удар по голове, не обнаружив себя в списках поступивших.

Я хорошо учился, я безошибочно писал на русском, я прилично знал математику и литературу. Да бог мой, я с седьмого класса водил школьные экскурсии по Пушкинскому музею. Поэтому я не был огорчен, нет, я был удивлен до крайности! Я прямо обиделся, честное слово. И я решил, как это сейчас говорят, подать на апелляцию. Но не сам. Тоже не дурак! Я уговорил отца пойти проверить, что там у меня не так.

По тем временам можно было затребовать в приемной комиссии экзаменационные листы абитуриентов для проверки.

Отец нацепил орденские планки на пиджак и пошел в институт.

Ему сначала ничего показывать не хотели, но он насупил брови, и мои листочки ему выдали. Тут же выяснилось, что ошибок у меня нет ни одной. Нигде. Вообще нигде. Но в некоторых местах мои правильные ответы были зачеркнуты и стояли красные галочки «ошибка». Таких галочек по разным предметам набралось шесть. На отца, в праведном гневе, тут же накатило ощущение предстоящего штыкового боя, но его под ручку взял председатель приемной комиссии и отвел к ректору, который по случаю оказался в этот день тут же.

И ректор сказал моему папе сакраментальные слова.

Он сказал: «Не надо сердиться! Прошу понять меня правильно, я хотел сделать для вашего сына как лучше. Поймите, у нас специфическое учебное заведение, по окончании которого выпускников распределяют, как правило, на закрытые предприятия с повышенной секретностью. И куда я вашего сына с его фамилией смогу распределить?»

Они просидели почти час. В результате первого сентября я сидел в аудитории со студенческим билетом.

Мне повезло. Во-первых, я поступил, во-вторых, мне это понравилось. Мне понравилось все. Хвостов у меня не было, я тут же влился в самодеятельность, и мы стали организовывать замечательные студенческие вечера, да еще сами придумали и сами стали строить студенческое кафе «Селена» со светомузыкой и напичканной такой, нами же сделанной, музыкальной аппаратурой, которой почти нигде не было.

Все было отлично. Единственно что напрягало, как, впрочем, и всех студентов вообще, – где взять денег?

Это портило атмосферу, мешало безоблачному существованию, тем более что красивых девушек вокруг по какой-то загадочной причине становилось со временем все больше и больше! А их надо было водить в кино, в театры, покупать мороженое и угощать вином.

В размышлениях о том, как стать миллионером, мы брели солнечным июньским днем с Сашкой Шейниным, куда несли ноги. По вышеуказанной причине делать было абсолютно нечего, в карманах что у него, что у меня не было ни копейки, поэтому перспектив не было никаких! Мы шли и от нечего делать читали объявления, которые во множестве висели там и тут.

И наткнулись наконец. МПС коротко сообщало о наборе проводников поездов дальнего следования на постоянную или сезонную работу.

С воинственным кличем индейцев майя мы ринулись по указанному адресу и тут же записались на курсы проводников дальнего следования.

«Электрооборудование вагона», «Безопасность на транспорте», «Сигнализация» и пр., но сначала медкомиссия.

В семь утра мы с Сашкой встретились в метро. Каждый имел в кармане необходимые для сдачи анализы: пакетик, в котором был спичечный коробок и баночка. Был час пик. Мы стояли в вагоне, прижатые толпой к задней дверце. Пошевелиться было практически невозможно. И тут я краем глаза заметил, как стоящий рядом с Сашкой мужик как-то незаметно тянется рукой к Сашкиному карману. Он уже почти залез туда пальцами, как Сашка тоже почувствовал что-то и уже было дернулся, но я так сжал его руку, что он замер, вперив в меня совершенно недоуменный глаз.

Мужик тем временем, мягко, по-кошачьи, засунул руку в Сашкин карман, достал пакетик, вытащил руку и, прямо-таки ввинтившись в толпу, успел выскочить из дверей вагона. И пока они не захлопнулись, он стоял и, улыбаясь, делал нам ручкой. Двери закрылись, и мы уехали.

Никогда ни до, ни после я так не хохотал. Я ясно представил себе этого дурака. Вот ведь день задался. Семь утра, а уже навар! Я просто мечтал увидеть его лицо, когда он где-нибудь в подворотне или в темном подъезде развернет этот пакетик с Сашкиными анализами…

Короче, в этот день мы на медкомиссию не попали. Мы стрельнули денег у родителей и пошли пить пиво.

Через две недели нас расписали по бригадам. И мы поехали в рейс.

Я попал в резерв Ярославского вокзала и стал мотаться Москва – Владивосток, Москва – Лена, Москва – Забайкальск и оборотом Москва – Воркута.

Когда-нибудь я напишу об этом. Это длинная удивительная жизнь на колесах, о которой мало что знают даже те пассажиры, которые часто пользуются этим видом транспорта.

Но об одном рейсе я расскажу сейчас.

Мы работали «три проводника на два вагона». То есть две девчонки дежурили днем по одной на «общий» вагон, а ночью – я один обслуживал два вагона. В купе и мягких, там другое дело. Там каста, а мы, в «общих», черная кость.

Короче, «оборот» – это три четыре раза туда-обратно Москва – Воркута. Ничего особенного. Довольно денежный рейс со своими нюансами.