Пляж на Эльтигене - [5]

Сразу не сложилось у них. «Ирод» — первое слово, которое она сказала ему. Не «здравствуй», не «привет», не «отчаливай», а это смешанное со слезами — «ирод».

По сравнению с Чулюгиным и Гурьяновым Павлик выглядел мальчишкой. Он был примерно одних с ней лет, а ровесников она не терпела. За ней вовсю ухаживал сосед Сережка Вихляев, по-уличному просто Вихляй, к семье которого она испытывала уважение, внушенное по большей части родителями. На их улице у Вихляевых был самый добротный и богатый дом. В нем все выглядело прочно, даже ступеньки на крыльце обиты железом для долговечности. Сад знаменитый; моченые яблоки не переводились до весны, чем сверстники Сережки в младенческом возрасте пользовались.

— Дай яблоко, — говорили они, — а то не будем водиться.

Повзрослев, Вихляй обрел солидность, он уже не раздавал моченые яблоки в обмен на дружбу, да у него и не осмеливались просить. А в сущности он оставался таким же незащищенным и одиноким, как раньше. И все же ей было лестно, что Вихляй стал ухаживать, так сильно было царившее в семье почтение к этому дому.

Он был одним из многих ухажеров, но оказался единственным, кто вышел вслед, когда она покинула клуб, чтобы отвязаться от Павлика.

В первый момент она испугалась, что будет драка. И пошла молча впереди Павлика вдоль улицы, не сопротивляясь, не ругаясь, как хотела сперва. Потом в напряженном молчании они обнаружили, что Вихляй идет следом.

— Чего ему нужно? — спросил Павлик.

— А что тебе? — ответила она.

— Эй, что тебе нужно? — крикнул Павлик. — По пути с нами, что ль?

— По пути! — подходя, выдохнул Вихляй.

— Ну, а мы в другую сторону, — крикнул Павлик и потащил Поленьку в переулок, упиравшийся в овраг.

Через некоторое время они оглянулись. Вихляй шел сзади.

— Дать ему по кумполу? — деловито осведомился Павлик.

— Посмей только! — Поленька высвободила локоть и вскинула голову. — Самому-то наши мало дали?

Павлик как будто удивился, осознав, что гуляет с девчонкой из враждебного лагеря. Поленька подумала, что Павлик обидится и уйдет, но он еще раз повторил:

— Ваши? — и примирительно согласился: — А, за товарища.

— Что? — Поленька остановилась, продолжая гнать его взглядом. Никто ей не был нужен: ни Вихляй, ни Павлик. — Что за товарища?

— А вступился, — легко сказал Павлик, будто речь шла о вещах, которые сами собой разумелись.

Подошел Вихляй.

— Ты что? Опять с нами? — удивленно спросил Павлик.

Вихляй промолчал. Он весь вечер был молчалив, и сперва Поленька не удивилась. Гуляя с ней, он тоже не отличался разговорчивостью. Если начинал говорить, то все какие-то умные истории выкапывал в памяти, про умных людей, которые не силой и храбростью, а умом брали. Теперь стало жалко Вихляя. Она чувствовала, что он отчаянно боится Павлика, но скорее даст себя убить, чем отступится от нее.

Луна заливала белым светом умолкшую улицу, заметна была каждая линия на ладошке; Поленька щурила пушистые ресницы и видела их. Казалось удивительным, почему безмолвие не нарушается, не хлопают двери, калитки и люди не выбегают, полуодетые, растерянные, заспанные, чтобы вымолвить:

— Какая красота!

Облака темной тяжелой цепью выстроились до самого горизонта, и казалось, чем они ближе к земле, тем тяжелее. Возле луны же, наполненные белым светом, они казались невесомыми. Дома стояли тогда далеко друг от друга, улица выглядела чистой, умиротворенной. Были видны деревья, каждое в отдельности, и светлая дорога в пыли. Ветра не хватало, чтобы шевельнуть самый слабый листочек.

Поленька видела задиристый вихор Павлика, насупленную физиономию Вихляя и точно знала, что так же хорошо видна сама. А о том, какова она, можно не спрашивать. Она и в зеркало смотрелась, и сама слышала, как другие говорили о ней. Особенно старалась соседка Свиридова. У самой дочка Тамарка была завидная, на два года моложе Поленьки. А Свиридова все Поленьку хвалила:

— Что ножки, что грудь, что ресницы бог дал!.. Мы все мужиков ругаем, а поди-ка супротив такой красоты.

Поленька и сама знала про ресницы, но все-таки, думая про себя, часто вспоминала старуху Свиридову. И теперь шла и знала, что ребята оттого смирны и покорны, что она рядом. Вихляй шел как в рот воды набравши. А Павлик вел себя нахально, говорил без умолку сам, рассказывал, какая рыба водится у них в речке — в рост человека. Вообще заливал, как мог. А потом замолк и вдруг выпалил, подумавши:

— Кто-то из нас третий лишний.

Ни Вихляй, ни Павлик не интересовали ее всерьез. Все, что думалось о мужчинах, что виделось в сияющей тьме над подушкой, укладывалось в два слова: «Саня Гурьянов». Но Гурьянов был с другой. И поэтому возле своего дома она высвободила руки, соединила локти Вихляя и Павлика, сказала:

— По-моему, я третий лишний.

И исчезла с легким смехом.

Как они там выяснили отношения, осталось тайной, только Вихляй больше не подошел к Поленьке.

Весна закатилась, пришло лето. У Поленьки было такое чувство, что самое важное, самое главное у нее впереди и это важное и главное непременно будет прекрасным. С Павликом роман развивался вовсю. Она встречалась, целовалась, а когда смотрела кино про летчиков, инженеров, моряков, думала (в зависимости от картины), что мужем ее непременно будет летчик, инженер или моряк.