Пляска Чингиз-Хаима - [65]

Шрифт
Интервал

— Не плачь, дорогая, не надо. Мне кажется, он не страдал и даже получил подлинное наслаждение… Не плачь же.

Но Лили была безутешна:

— Уже кончилось! Так быстро! О Флориан, ну почему это всегда бывает так недолго?

— Увы, дорогая. Но ты не огорчайся. Придут новые славные парни, чтобы поддержать священный огонь. Идем, дитя мое. Пошли, нам надо будет соблюсти минуту молчания. Таков обычай. Нужно поощрять высокие чувства. Идем, моя маленькая королева.

И, осторожно подталкивая, он увлек ее к идеальным местам.

Я подождал немножко, но нет, огонь не вспыхнул вновь, а у меня нет того, что ей нужно. Придется довольствоваться тем, что могу предложить ей немногое, еще оставшееся у меня: надежду — надежду, что однажды она будет сотворена. Богом или людьми. Как бы мне хотелось стать свидетелем того, как человечество наконец выйдет из первородного Океана, где оно смутно грезит в бесконечном ожидании своего рождения. Мне нравится Океан, и я ожидаю от него многого, да что там, всего! Он неспокойный, бурный, он бьется в берегах, ему в них тесно. Он — мой брат.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ИСКУШЕНИЕ ЧИНГИЗ-ХАИМА

39. Букет

Происходит что-то подозрительное. С секунду, наверно, как я почувствовал, что надо мной нависла какая-то непонятная угроза, природу которой я сразу не смог распознать. Впечатление, будто я среди друзей, в полной безопасности, и меня прямо-таки обволакивает дружба, доброта, приветливость. Давненько я не чувствовал себя так хорошо, уверенно, окруженным такой благожелательностью. Преследованиям конец, и повсюду я встречаю лишь терпимость, сочувствие и любовь.

Короче, против меня готовится какая-то грандиозная пакость. Я ощутил такое спокойствие, что в тот же миг во мне возродились страх и недоверчивость. Проснулся инстинкт самосохранения, и я тотчас же невольно насторожился. С крайней подозрительностью я огляделся вокруг. Лес лучился духом экуменизма, везде я видел только терпимость и симпатию; каждая ветка казалась дружески протянутой рукой, меня заливала доброжелательность и благорасположенность, меня звали, меня обхаживали, мне сообщнически подмигивали, кричали: «Друг!» — и я сразу понял, в чем дело: эти сволочи переключаются на негров. И само собой, мне предлагают присоединиться; по всему лесу Гайст звучал самый пьянящий и самый братственный напев из расистского репертуара: «Шагай с нами, приятель!»

Тьфу, тьфу, тьфу! Ничего себе букетик! Только братства не хватало. Физически, если уж на то охота, ассимилировать меня нетрудно: достаточно хорошо целиться и метко стрелять по толпе. Но сама мысль, что я соглашусь побрататься, это уже чересчур, ничего глупее за две тысячи лет я не слыхивал.

Я знаю мелодию, знаю слова[37]. Быть казненным, это еще куда ни шло, но оказаться среди тех, кто казнит! На этом они меня не подловят. Я не позволю затащить себя в такое дерьмо.

И я мгновенно принял исторически выработанную позу самозащиты: злобный и предательский взгляд, уши как лопухи, крючковатый нос с горбинкой, волосатые руки, раболепно согнутая спина и похотливые губы, то есть с головы до ног стал похож на изображения с шедевров религиозного искусства, а правую руку возложил на желтую звезду. Короче, представил им свой коронный номер из репертуара «Шварце Шиксе» — предателя Иуду. Неужто они откажутся от двадцати веков шедевров и христианской любви только ради того, чтобы я влился в их ряды?

Я и вправду оказался объектом исключительно опасной обработки, на которую поддались множество евреев, что и стало причиной упорного ее замалчивания. Речь тут идет уже не о физическом нашем уничтожении, а о моральном, а именно о попытке сделать полноправными и, таким образом, взвалить и на нас коллективную ответственность, в результате чего, среди прочих жутких последствий, оказалось бы, что мы сами виноваты в истреблении нас.

Когда, к примеру, узнаешь, что католическая церковь только что постановила, что евреи невиновны в казни Иисуса, мир праху Его, и при этом объявляет, что все мы — братья, надо быть полным дураком, чтобы не понять, что означает это только одно: нас пытаются ухватить с другого конца. Если все люди — братья, то тем самым с неоспоримой очевидностью следует, что евреи ответственны за смерть Иисуса, мир праху Его. Короче, все это шито белыми нитками.

Одним словом, меня им на это не взять. Я не куплюсь на братание. Евреи не являются полноправными, вы нам об этом слишком долго твердили, и теперь уже поздно соблазнять нас тем званием, которое вы согласны нам предоставить.

Меня хотят опозорить, обесчестить. Хотят взвалить на меня Аушвиц и Хиросиму.

Ну так я вам скажу, что означают все эти руки, по-братски протянутые мне со всех сторон. Это антисемитизм, вот что это такое.

И я не ошибся. Потому что едва я выбрался из-под Культуры, свалившейся на меня вместе с легкой недомолвкой, двумя песнями любви, тысячью тонн сострадания, двадцатью двумя самыми прекрасными и достойными всяческой зависти судьбами, одним миллиграммом чести, щепоткой напалма, шестью парами электродов для накладывания на яйца алжирцев, одним Орадуром-сюр-Глан, тремя волхвами, ворующими дары, одним улепетывающим со всех ног Мессией, одной Джокондой, которая все никак не могла закрыть рот, и канистрой бензина, что было уже чересчур, как тут же увидел несущегося по лесу Гайст Шатца в великолепном мундире нового вермахта, мир праху нашему. Кстати, а вы знаете, что среди нас было немало тех, кто не верил, будто немцы действительно на это способны? Они думали, что немцы всего лишь антисемиты.


Еще от автора Ромен Гари
Обещание на рассвете

Пронзительный роман-автобиография об отношениях матери и сына, о крепости подлинных человеческих чувств.Перевод с французского Елены Погожевой.


Пожиратели звезд

Роман «Пожиратели звезд» представляет собой латиноамериканский вариант легенды о Фаусте. Вот только свою душу, в существование которой он не уверен, диктатор предлагает… стареющему циркачу. Власть, наркотики, пули, смерть и бесконечная пронзительность потерянной любви – на таком фоне разворачиваются события романа.


Подделка

Перевод французского Ларисы Бондаренко и Александра Фарафонова.


Чародеи

Середина двадцатого века. Фоско Дзага — старик. Ему двести лет или около того. Он не умрет, пока не родится человек, способный любить так же, как он. Все начинается в восемнадцатом столетии, когда семья магов-итальянцев Дзага приезжает в Россию и появляется при дворе Екатерины Великой...


Корни Неба

Роман «Корни неба» – наиболее известное произведение выдающегося французского писателя русского происхождения Ромена Гари (1914–1980). Первый французский «экологический» роман, принесший своему автору в 1956 году Гонкуровскую премию, вводит читателя в мир постоянных масок Р. Гари: безумцы, террористы, проститутки, журналисты, политики… И над всем этим трагическим балаганом XX века звучит пронзительная по своей чистоте мелодия – уверенность Р. Гари в том, что человек заслуживает уважения.


Свет женщины

 Ромен Гари (1914-1980) - известнейший французский писатель, русский по происхождению, участник Сопротивления, личный друг Шарля де Голля, крупный дипломат. Написав почти три десятка романов, Гари прославился как создатель самой нашумевшей и трагической литературной мистификации XX века, перевоплотившись в Эмиля Ажара и став таким образом единственным дважды лауреатом Гонкуровской премии."... Я должна тебя оставить. Придет другая, и это буду я. Иди к ней, найди ее, подари ей то, что я оставляю тебе, это должно остаться..." Повествование о подлинной любви и о высшей верности, возможной только тогда, когда отсутствие любви становится равным отсутствию жизни: таков "Свет женщины", роман, в котором осень человека становится его второй весной.


Рекомендуем почитать
День длиною в 10 лет

Проблематика в обозначении времени вынесена в заглавие-парадокс. Это необычное использование словосочетания — день не тянется, он вобрал в себя целых 10 лет, за день с героем успевают произойти самые насыщенные события, несмотря на их кажущуюся обыденность. Атрибутика несвободы — лишь в окружающих преградах (колючая проволока, камеры, плац), на самом же деле — герой Николай свободен (в мыслях, погружениях в иллюзорный мир). Мысли — самый первый и самый главный рычаг в достижении цели!


Твоя улыбка

О книге: Грег пытается бороться со своими недостатками, но каждый раз отчаивается и понимает, что он не сможет изменить свою жизнь, что не сможет избавиться от всех проблем, которые внезапно опускаются на его плечи; но как только он встречает Адели, он понимает, что жить — это не так уж и сложно, но прошлое всегда остается с человеком…


Котик Фридович

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Подлива. Судьба офицера

В жизни каждого человека встречаются люди, которые навсегда оставляют отпечаток в его памяти своими поступками, и о них хочется написать. Одни становятся друзьями, другие просто знакомыми. А если ты еще половину жизни отдал Флоту, то тебе она будет близка и понятна. Эта книга о таких людях и о забавных случаях, произошедших с ними. Да и сам автор расскажет о своих приключениях. Вся книга основана на реальных событиях. Имена и фамилии действующих героев изменены.


Записки босоногого путешественника

С Владимиром мы познакомились в Мурманске. Он ехал в автобусе, с большим рюкзаком и… босой. Люди с интересом поглядывали на необычного пассажира, но начать разговор не решались. Мы первыми нарушили молчание: «Простите, а это Вы, тот самый путешественник, который путешествует без обуви?». Он для верности оглядел себя и утвердительно кивнул: «Да, это я». Поразили его глаза и улыбка, очень добрые, будто взглянул на тебя ангел с иконы… Панфилова Екатерина, редактор.


Серые полосы

«В этой книге я не пытаюсь ставить вопрос о том, что такое лирика вообще, просто стихи, душа и струны. Не стоит делить жизнь только на две части».