Плотогоны - [12]

— Да все нормально, Алеша, жаль только, что ты не пришел меня встретить.

— Завтра приду обязательно. И гори они огнем, разные там Пацевичи и Николаи Ивановичи!

Он хотел было обнять ее, но Антонина отвела его руки.

— Почему-то они мешают тебе жить, эти, как ты говоришь, Пацевичи и Николаи Ивановичи. Почему так получается, Алеша? Подумай хорошенько сам. Ты ведь у меня умный, мудрый, и так нехорошо говоришь о тех, кто добился чего-то большего, чем ты. Глядишь им вслед с какой-то завистью, как будто сам не способен ничего больше сделать… А это же страшно, Лешечка.

Может, ей не стоило этого говорить, но она давно уже думала об этом, и сейчас слова вырвались сами собой, словно только и ждали минутки ее слабости, какой-то невнимательности, неосторожности.

Алексей выпрямился, стал медленно подниматься, холодная враждебная улыбка бродила по его лицу.

— Вот ты как, оказывается, заговорила… Все понятно… Жена завоевывает на службе авторитет, поднимается по служебной лестнице, а муж у нее кто? Обыкновенный неудачник.

Как только язык поворачивается нести подобный вздор? Нет, напрасно начала она сегодня говорить об этом, он так возбужден, да к тому же и выпил…

— Давай, Лешечка, ничего больше сегодня не говорить, — едва не взмолилась она. — Давай… Ну, ради нас самих…

III

Сергей Тимченко мог быть доволен. Должность, на которую он был зачислен, называлась красиво, в полном соответствии со временем и тонким вкусом Сергея: математик-программист. На вопросы знакомых: «Где ты? Что ты?» — теперь можно будет отвечать с многозначительным равнодушием: «Да так… На вычислительной технике». Главное тут — проговорить как бы между прочим, дать понять, что вычислительная техника — дело для него давнее, привычное, где он как рыба в воде.

Настроение, правда, портилось при воспоминании о новых его сослуживцах, особенно о том маленьком, чернявом, чем-то похожем на жука-короеда. Настороженные, колючие глазки, темное мелкое личико, царапает что-то своей серой шариковой ручкой. Какую-то там задачку-программку…

С этим жуком дружбы у Сергея не будет, тут все ясно как божий день. Вместо того чтоб посмеяться вместе со всеми его остроумным, раскованно-свободным шуткам, этот жук только фыркнул что-то под нос, будто табаку нанюхался.

Начальница еще слишком зеленая — это тоже ясно. Не намного старше его, Сергея. Что они там, не могли найти никого более солидного, более надежного? Но с ней, по всему видать, работать можно будет. Старается казаться строгой, а в душе — неуверенность. Выработать такую тактику: внешнее послушание, сосредоточенность, на деле же — сам себе хозяин, сам себе начальник…

Женщин, то ли учительниц, та ли руководителей, Сергей Тимченко научился обводить вокруг пальца еще с самого раннего детства, и первой, на которой он проверил это свое умение, была его собственная мать. Отца у Сергея не было, Тимченко и Васильевич — это от деда, отца матери, сухого, но еще крепкого, точно дубовая палка, с которой тот ходил, персонального пенсионера, когда-то директора чулочной фабрики. Дед жил в другом городе; приезжая в гости, смотрел на Сергея влюбленно-невидящими глазами и готов был удовлетворить любой каприз единственного внука от единственной дочери, который должен нести дальше славное имя Тимченков.

Мать старалась воспитывать сына в дисциплине и строгости, чтоб и самой себе, и всему свету доказать, что отец в семье — это не что иное, как ненужный пережиток, и что в любом случае она и одна способна предоставить сыну все необходимое. Истоки подобных взглядов, разумеется, издавна стали интересовать Сергея, однако попытки выяснить, кто же был тот, кого он, как и все другие дети, мог бы называть отцом, ни к чему не привели: мать тут же переводила разговор в другое русло. Она, мол, для своего сына остается всем — и матерью, и отцом, и этого — если он умный мальчик и любит свою маму — вполне должно ему хватить.

Поэтому Сергей стал все реже и реже спрашивать у нее об отце. Тем более что не прошло так уж много времени, как ему все разъяснила соседка-дворничиха, высокая грузная женщина, очень крикливая и, по сути, недалекая. Сергей строгал во дворе какую-то палочку подаренным дедом единственным перочинным ножом, а она начала кричать — иначе просто не умела, — что нет ей никакого покоя из-за этих байструков. «И нечему удивляться, — кричала она на весь двор, — если матери только одно могут: выпустить их на свет, а не следить за ними, отцы же косят где-то собакам сено, вместо того чтобы взять хворостину и отхлестать хулигана». К крикам дворничихи все привыкли, пропустил бы мимо ушей ее слова и Сергей, если б не было в ее визгливой и недалекой брани такого оскорбления, как «байструк». Что означает это слово, Сергею объяснил семиклассник Андрей. Байструк, сказал он, это тот, кого мать нагуляла, не выходя замуж, иными словами, незаконный ребенок. «Вот как ты, — показал он пальцем на Сергея и, чтоб было ясней, спросил: — Ты хоть раз видел своего отца? Нет? Значит, он не захотел жить с вами, как положено по закону, и потому ты — незаконный, а по-простому байструк».

Каким-то там незаконным Сергей никогда себя не считал, поэтому объяснения Андрея принял без особой печали, только с того времени в душе его появилось и с годами стало крепнуть недоверие к матери. В чем-то она, как видно, была виновата перед ним и перед людьми, если не может рассказать все, как было: и про отца, и про то, почему он не захотел жить с ними.