Плотогоны - [10]

Владик не любил, когда его начинали прорабатывать. Тут он, чтоб избежать нагоняя, мог и по своей охоте сесть за уроки. Так он сделал и сейчас. Антонина только невесело усмехнулась, понимая все его нехитрые уловки. Вот тебе почти сформировавшийся человечек — со своим психологическим барьером, попробуй сломать этот барьер… Ну, ладно, нужно браться за белье, которое замочила утром, собираясь на работу.

В ванной комнате шумела вода, и она не услышала, как пришел Алексей. Поэтому даже слегка испугалась, когда услышала его голос за спиной.

— Ай-яй-яй, а мама наша за работой, ай-яй-яй, — говорил он, стоя на пороге ванной. Зрачки его глаз сузились, губы пересохли, голос звучал неуверенно и неприятно-дурашливо. Антонине хватило этого, чтоб догадаться: Алексей где-то выпил. Она выглянула в большую комнату, где на книжной полке стояли квадратные черные часы — их подарили Алексею сослуживцы на день рождения. Было без пятнадцати восемь.

— Что случилось? — не слишком миролюбиво спросила Антонина. Она очень не любила, когда Алексей приходил выпивший. Случалось это, правда, не часто, в какие-то особые дни, и все ж лучше бы таких дней не было вовсе.

— Что случилось? — Он поискал нетвердой рукой что-то в кармане, достал сложенную вдвое брошюрку, помахал ею перед глазами Антонины. — Случилось то, дорогая Антонина Ивановна, что сегодня Виктор Пацевич подарил мне свой новый научный труд. Вот этот…

Виктор Пацевич был однокурсником Алексея. Начинали они работать в одном и том же институте, хотя Виктора назначили и в другой отдел — там он очень быстро пошел вверх, стал начальником отдела. Алексей всегда говорил о нем, как и о многих своих знакомых, слегка насмешливо, подчеркивая какие-то не очень-то приятные черты характера или манеру поведения. Виктора он высмеивал за чрезмерную настырность и умение пользоваться поддержкой влиятельных людей, однако к насмешливым высказываниям в адрес Виктора и его успехов примешивалась некая зависть, которая явно ощущалась в голосе, интонации Алексея, и Антонине порой казалось, что муж ее был бы не против поменяться с бывшим однокурсником местами. Разумеется, тут говорила самая обыкновенная зависть, но, понимая это, Алексей изо всех сил старался не выказать ее, потому Антонина никогда не вступала с ним в более подробные разговоры о Викторе.

— Почему ж ты не позвонил мне? — спросила она.

— Да, знаешь ли, и сам не думал, что попаду на этот банкет…

— Банкет из-за такой вот книжонки?

— Книжонки… Святая простота… Книжонки! — Алексей развернул брошюру и помахал ею над головой. — Ты называешь книжонкой эпохальный, фундаментальный труд, который совершит переворот в исторической науке!.. Ты посмотри, какие имена стоят на обложке! Читай! Пацевич. Ладно. А это кто?

Антонина увидела фамилию известного ученого-историка. Сам Алексей очень часто упоминал ее.

— Он что, писал эту брошюру вместе с Виктором? — спросила Антонина про ученого.

— А как же! Просиживали вместе дни и ночи, только чтоб этот труд увидел свет, чтоб миллионы людей с благодарностью прочли то, что раньше было разбросано во многих трудах, зато теперь вот собрано под одной обложкой, да еще под такими звонкими, авторитетными именами… Вот как надо делать науку, Тонечка, — не то что твой недотепа муж… Написать брошюру, попросить какую-либо научную величину дать согласие поставить свое святейшее имя рядом с твоим — тогда и на тебя упадет отблеск олимпийского сияния.

Говоря все это, Алексей снял плащ, повесил его, прислонившись к стене и стоя на одной ноге, развязывал шнурок на левой туфле. От напряжения лицо его покраснело, слова же выходили какими-то слишком уж высокомерными, если не злобными.

— Ну хватит, — остановила его Антонина. — Зачем же ты принял его приглашение, если не одобряешь все, что он делает? Да и вообще, свинство с твоей стороны — я его жду, а он, видите ли, идет отмечать выход в свет эпохальной брошюры. Позвонить не мог, что ли?

— Извини, Тоненькая. — Он так называл ее ласково: Тоненькая, и Антонине это нравилось, хотя, если говорить по правде, не такой уж тоненькой она была.

Он обнял ее, поцеловал в щеку, Антонина отвела в сторону свои мокрые руки, чтоб не испачкать его костюм.

— Есть будешь? — спросила она.

— Что ты? Наш именинник был сегодня щедрым — ведь за столом сидел сам директор института…

— Тогда ложись спать, у меня еще тут работы хватит, — она указала на тазик с недостиранным бельем.

Вновь вернулась к тазику, опустила руки в теплую и скользкую мыльную воду. Неприятное и нелегкое это занятие — стирать белье. Антонина где-то читала, что один боксер не то в Швеции, не то в Норвегии специально стирает белье для развития мускулатуры рук. Почему бы и другим мужчинам не развивать таким образом мускулатуру, почему бы вообще это занятие не сделать сугубо мужским, как, например, косьба или, скажем, рубка дров? Хотя городские мужчины давно уже забыли и об этой работе… Неплохо устроились в наше время мужчины… От извечно мужских дел не то отреклись, поселившись в городах, не то вообще позабыли их, передоверив машинам… А вот то, что всегда делала женщина, и до сего времени выполняется одной женской силой, одними женскими руками. Вон, правда, стоит стиральная машина, но ею пользуешься, только когда наберется добрый узел, ради же такой мелочи — детские рубашонки, майки — не хочется возиться с машиной. В первые годы их жизни иногда ей пробовал помогать Алексей, но сколько было тогда той работы — сама управлялась, теперь же он и не подумает помочь — привык, она же стыдится показать, что справляться со всем одной становится трудно.