Плотницкая готика - [30]
— Билли ну зачем, зачем! и он об этом не говорит, никогда не говорит даже не…
— Кто ж тогда говорил, в смысле кто рассказал старику как Пол спал в этой офицерской казарме когда сапёры-вьетконговцы дали залп и ранили его шрапнелью, может он сам всё это придумал? и типа как в бой Пол надевал «Бронзовую звезду» с дубовыми листьями и реально яркими ленточками на камуфляже и своей сраной золотой полоской которую требуется затемнять а он не затемнял? Типа он там всем покажет, в смысле у него был недоукомплектованный взвод типа на две трети чёрные из Детройта или Кливленда в смысле им насрать на геройство но уж он-то всем покажет. Делает из себя идеальную мишень и подставляет весь сраный взвод в смысле это же в точности наш старик Биббс, всегда ему нужно стать большой шишкой за счёт всех подчинённых. В смысле ты ему когда-нибудь рассказывала что как говорил тебе Пол сказал его собственный отец перед отправкой? собственный сраный отец? что ему повезло чёрт подери отправиться туда офицером потому что рядового из него не получится? Откуда-то из кармана показалась мятая сигарета, и он закуривал, отплёвываясь дымом — в смысле как Пол вообще мог тебе такое рассказать, как он вообще мог тебе рассказать…
— Что ты собираешься делать в Калифорнии, сказала она наконец.
— Блин типа если бы я собирался что-то делать зачем бы ехал в Калифорнию. В смысле брось Биббс собирайся. Утром уже будем на месте.
— Не могу. Не могу, дело не только в Поле просто, мне столько всего нужно, врачи, эти иски из-за крушения самолёта мне нужно сходить к их врачу пока…
— Уже ходила Бибб уже пятьдесят раз ходила в смысле ты не одна летела было ещё девяносто человек, как это повлияет на иск.
— Не только мой есть иск Пола он, неважно нет не хочу об этом говорить. Просто не могу ехать.
— Пол! А я о чём всё возвращается к сраному Полу, ты про его иск? эту хрень насчёт полумиллиона долларов из-за возмещения неоказанных супружеских обязанностей, которую он пытается провернуть? Ох блин… и он резко потянулся к пустому блокноту у телефона, прихватил с ним ручку — в смысле это он тебя прикончит Бибб а не какое-то крушение самолета, слушай… На бумаге выросли цифры, — полмиллиона долларов, если б он тратил по сто долларов в вечер на девочку по вызову это пять тысяч ночей, это трахаться тринадцать лет подряд каждую сраную ночь думаешь суд вообще станет слушать эту хрень? Он отодвинул блокнот, хрустнул костяшками одного кулака в другом, глядя на неё. Она не подняла взгляд, не пошевелилась, и он вдруг встал. — Я туда ездил, сказал он упавшим голосом, — вчера, в Хоупвелл.
— Но, что, она вскинула взгляд — что…
— Ничего. Просто съездил. Он отвернулся, — сплошь малахольные старпёры их собрали за длинным столом лепить ореховые пирожные на Хэллоуин, в смысле прям как ясли только не на том сраном конце жизни. Она там просто лежит, трубка в носу даже не заметила что я приезжал. Над кроватью повесили большущую табличку «Вы в Хоупвелле, штат Нью-Джерси». В смысле видать иногда просыпается и спрашивает где она, блин. Мне пора, Биббс… он обошёл стол и положил руку ей на плечо. — Ты уверена? В ответ она только покачала головой от плеч, но пошла с ним, не дальше двери, где сжала его запястье.
— Ты не можешь остаться?
— Надо быть в Ньюарке к десяти… На этом всё; и она опиралась всем весом на косяк, неподвижная во внезапной вспышке фар, пока они не мазнули дугой по окнами не пропали.
В доме она теперь всё чаще ловила себя на том, что замирает, чтобы прислушаться, как и сейчас по пути на кухню, хотя каждый раз непонятно, к чему. На кухне включила радио, тут же уведомившее, что дорожное движение на шоссе Бруклин-Квинс пускают в объезд из-за перевернувшейся фуры, и выключила, и взяла стодолларовую банкноту, и обошла стол поднять смятый чек с пола, и аккуратно разгладить на дверце холодильника, после чего всё вместе убрала в ящик под салфетки и подложки. За ней погас свет, МАТЬ В СЛЕЗАХ безмолвно рыдала с кофейного столика, где в ярком свете уличного фонаря «Городу и Деревне» угрожал масай.
В ванной она осмотрела бледнеющий синяк на внутренней стороне колена. В спальне оживила телеэкран с двумя мужчинами, которые боролись на несущемся поезде, пока на середине эстакады один не столкнул второго, и она досмотрела, завернувшись в полотенце, ради удовольствия от того, как трепыхавшаяся фигурка упала на скалы, после чего выдвинула верхний ящик бюро, пока поезд мчался дальше.
Из потрёпанной записной книжки выпали две, затем третья страница размером с ладонь, скрупулёзный хаос инициалов и цифр, вычёркиваний, дописываний, стрелочек, скачущих через континенты, переходящих океаны. MHG Гольф-корт Нью-Д тлкс 314573TZUPIN; Билл Р, Мтди и цифры, вычеркнутые у ВА. и новые цифры взамен; для спонсирования GPRASH Луанда и цифры; Дженни Дпн-Сркл и цифры; СОЛАНТ и вычеркнутые цифры; Сейко и цифры, IC, ещё цифры; она беспорядочно сложила их и бросила в папку, раскинувшуюся на кровати, где с карандашом перешла прямиком к мужчине постарше на последней странице, провела грифелем по другой жизни, вписывая новые жизни; по другой женщине ради других женщин; по какому-то месту ради жены, теперь спрятанной в Марракеше, кусая ластик над его неподвижными жилистыми руками когда выпрямилась из-за телефона.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.