Плотина против Тихого океана - [51]

— Они же узнают в земельном ведомстве, что я заплатила все проценты! Я, конечно, понимаю, что им вряд ли захочется отдавать мне верхние земли и дробить участок, но нравится им или нет, а это мое право. Как ты считаешь, Жозеф?

— Оставь его в покое, — не выдержала Сюзанна где-то уже на трехсотом километре. — Твое это право или нет, только ты все равно ни черта не получишь, опять тебе кажется, что ты на все имеешь право, а на самом деле ты его не имеешь ни на что.

Мать замахнулась было на нее, но тут же опомнилась. Она уже поняла, что это бесполезно.

— Лучше бы ты помолчала, — вновь завелась она, — ты ничего не понимаешь. Если это мое право, то я своего добьюсь. Все дело в том, что очень многие хитрят с закладными. Большая часть равнины заложена. Но люди ведут себя несерьезно: они сначала закладывают земли в банке, а потом у частного лица. Тогда банк имеет право на продажу. Этим все и кончится с Агости…

Так целый день она разговаривала сама с собой, ни Жозеф, ни Сюзанна разговор не поддерживали. И только когда они остановились в последнем поселке, откуда начиналась дорога на равнину, Жозеф сказал первые слова. Но сначала он вышел из автомобиля, проверил мотор, пошел в поселок, к колодцу, и запасся пятью бидонами воды. Потом замерил уровень бензина, залил его в бак, проверил масло и долил его тоже. Он знал, что заправиться нужно обязательно, потому что последние двести километров им предстояло ехать по лесу и на их пути больше не будет ни одного селения. Закончив возиться с машиной, он сел на подножку и медленно, с силой провел рукой по волосам, как будто только что проснулся. И вдруг совершенно успокоился, казалось, он уже не спешит ехать дальше. Сюзанна с матерью смотрели на него, но он их просто не видел. Он как бы вдруг отгородился от них глухой стеной одиночества. И все же одиноким он себя, наверно, не чувствовал. Той, другой, и не нужно было быть здесь, рядом с ним, они и так были вместе. Сюзанне с матерью оставалась лишь роль пассивных и несколько нескромных свидетелей их счастья. Мысли его витали очень далеко, но были живыми и яркими, как образы сновидения: вокруг него, сидящего на подножке своей машины, словно проходила граница сна. «Наверно, только если я сдохну, он соблаговолит взглянуть на меня». Он вел машину с самого утра. А было уже шесть часов вечера. Под глазами у него залегли круги белой пыли; он казался чуть ли не загримированным и потому еще более далеким от них. Должно быть, он изнемогал от усталости, но вместе с тем был спокоен, тверд, уверен в себе. Всего только один раз он провел рукой по волосам, потер глаза и зевнул, потягиваясь, точно просыпаясь.

— Хочу есть, — сказал он.

Мать поспешно раскрыла пакет, приготовленный Кармен, и достала три бутерброда. Два из них она протянула Жозефу и один Сюзанне. Жозеф съел один бутерброд, сел в «ситроен» и уже за рулем проглотил второй. Пока дети ели, мать вдруг совсем обессилела и задремала. До сих пор она, наверно, все думала, что их нужно накормить, и потому держалась. Когда час спустя она проснулась, было совсем темно. И вдруг она заговорила здраво, как прежде:

— Наверное, я не должна была платить долги, — и добавила совсем тихо, как бы для себя одной: — Они обобрали меня до ниточки.

Как раз об этом и предупреждала ее Кармен, но она ее не послушалась.

— Честность моя никому не нужна. Кармен была права. Все, что я им заплатила, для них это капля в море, а может, и того меньше, а вот для меня, для меня… Я-то надеялась, что после этого они предоставят мне кредит по крайней мере в пятьдесят тысяч франков…

Видя, что ей никто не отвечает, она вдруг расплакалась.

— Я все им заплатила, все. Вы правы, я дура, старая психопатка.

— Какой смысл теперь об этом говорить? — сказала Сюзанна. — Раньше надо было думать.

— Раньше я все же сомневалась, а теперь точно знаю, что я просто старая психопатка, — жаловалась мать. — Ведь у Жозефа такие плохие зубы…

Жозеф второй раз за этот день открыл рот:

— Не переживай из-за моих зубов. Спи.

Она задремала снова.

Когда она проснулась, было, наверное, часа два ночи. Она вынула из-под себя одеяло и укрылась. Она замерзла. Машина мчалась по лесной дороге, акселератор был выжат до предела. Они находились уже недалеко от Кама. Мать снова захныкала:

— На самом деле, если уж вы так хотите, можно все продать и уехать отсюда.

— Продать что? — откликнулся Жозеф. — Спи, все это чушь.

Придерживая одной рукой руль, он стал рыться другой в карманах, наконец нашел то, что искал, и протянул матери. Мать смотрела, не понимая, на что-то маленькое и блестящее в его руке, потом поняла. Это был брильянт.

— Вот, — сказал Жозеф. — Получай!

Мать вскрикнула от ужаса.

— Тот же самый! С паутинкой!

Мать подавленно смотрела на брильянт, боясь взять его в руки.

— Мог бы и объяснить нам, в чем дело, — бесстрастным тоном сказала Сюзанна.

Рука Жозефа с брильянтом повисла в воздухе: он ждал, когда мать возьмет его. Ждал терпеливо. Это был тот самый брильянт, только уже не завернутый в шелковистую бумагу.

— Мне вернули его, — сказал он наконец усталым голосом, — сначала купили, а потом вернули. Не пытайтесь тут что-нибудь понять.