Плоть и кровь - [7]

— Вот и отлично, — сказала Мэри. — Мы надеялись, что вам понравится.

Она поставила тарелку Джоуи на стопку остальных, которые держала в руках, обвела быстрым взглядом руины обеда. Еда была вполне приличная, только спаржа оказалась какой-то деревянной. И не стоило ей покупать эти желтые салфетки — в магазине они выглядели яркими, красивыми, а на столе обрели почему-то обличье тусклое, больничное. Легкие Мэри напряглись, она зевнула.

— Устала? — спросила ее мать. — Ты ведь столько сил потратила на этот обед, верно?

— Нет, — раздраженно ответила Мэри. Лицо ее вспыхнуло, как если бы она попалась на какой-то самовлюбленной нескромности. — Нет, ни капельки не устала. Просто — ну праздник же. Сама знаешь.

— Знаю, — ответила мать. Отец Мэри сидел рядом с матерью, сохраняя совершенное, словно бы глубоководное безмолвие. София, жена Эдди, встала, чтобы помочь Мэри убрать со стола. Она взяла тарелку Константина, и тот улыбнулся ей с ледяной сердечностью иноземного принца. Весь обед он вел себя осмотрительно, общительно, иногда заливаясь смехом еще до конца рассказываемого кем-нибудь анекдота. К приходу гостей Константин надел темно-синий блейзер и галстук в полоску, подаренный ему Мэри на день рождения.

— Все получилось замечательно, милая, — сказал он. — Лучше не бывает.

Мэри улыбнулась и, попытавшись набрать полную грудь воздуха, ответила:

— Спасибо, радость моя.

В гостиной Билли и Сьюзен играли с сыновьями Джоуи и Элеонор.

— …Ну так и давай его сюда, — услышала Мэри чей-то голос. Чака, старшего. Думая о мелких ошибках, совершенных ею во время обеда, она ожидала ответа Билли.

— Нет, — послышался голос Сьюзен. — Не давай ему ничего. Он все сожрет.

— Ребятки? — окликнула их Мэри. — У вас там все хорошо?

Молчание.

— Билли! — позвала она. — Ты меня слышишь?

Билли тут же появился в двери, лицо у него было красное.

— Чакки хочет забрать моего пасхального цыпленка, — пожаловался он.

Мэри оглянулась на Элеонор. Та крикнула:

— Что ты там делаешь, Чак?

— Ничего, — брюзгливо отозвался Чак. — Играю.

Билли, глядя в пол с таким напряжением, точно ему вдруг удалось обнаружить некую вышитую на ковре таинственную надпись, сказал:

— Он мою овечку в рот засунул.

— Ну ты же можешь поделиться с двоюродным братом, правда? — произнесла Мэри.

— Чак! — снова крикнула Элеонор. — Ты хорошо себя ведешь?

— Да, ма, — ответил Чак.

Билли оторвал взгляд от ковра и посмотрел на мать с выражением, в котором мешались надежда и страх. Он был в желтой курточке, которую Мэри приберегала к праздникам, и в пестром галстуке-бабочке.

— Пойдем, лапушка, — сказала она — громче, чем хотела. — Поможешь мне со сладким.

Билли засеменил к ней.

— Чак его съесть хотел, — сообщил он.

— Ладно-ладно, надо делиться с другими, — сказала Мэри. — Пойдем, достанем вместе мороженое.

И она коснулась его волос. От них исходило легкое электрическое потрескивание, еле слышный гул его существования.

— Испортишь ты мальчишку, Мэри, — сказал Джоуи.

Она пожала плечами. Не забыв улыбнуться.

Младший ее брат, Эдди, предложил:

— А ты бы вернулся туда, Билл, и объяснил Чаку, что ты с ним сделаешь, если он будет есть твои сладости.

Глаза Билла наполнились слезами. Константин улыбнулся, Мэри положила ладонь на макушку сына. Ей до боли хотелось стиснуть пальцами прядь его волос и дернуть что есть сил.

— Мне потребуется его помощь, — резко сказала она Эдди. — Вперед, лапушка. Нам еще целое войско нужно накормить.

Она прошла с сыном на кухню. София уже успела включить в мойке воду.

— Ой, оставь ты это, — сказала ей Мэри.

София и Эдди не один год пытались обзавестись детьми. Она была женщиной пышной, добродушной, шедшей по жизни неся свою неудачу с живой энергией и оптимизмом. Зачатые ею младенцы дорастали в ее чреве до определенной точки, но потом словно растворялись.

— Да я просто начать хотела, — сказала она.

— Знаешь что? — сказала Мэри. — Ты лучше отнеси туда десертные вилки, тарелки. Вон они, видишь?

— Да. Конечно. С удовольствием.

Мэри вошла, чтобы взять торт, в кладовку. Билли последовал за ней, маленькие черные туфли его издавали, встречаясь с линолеумом, чистый резиновый скрип. У Мэри болело сердце.

— Вот он, — сказала Мэри. — Мой шедевр.

— Я устал, мам, — пожаловался Билли.

— Знаю, лапушка.

Она подняла блюдо с тортом. Ей казалось, что грудь ее стянута железными обручами.

— Ненавижу Чакки, — сказал Билл.

— Скоро все уедут, — ответила Мэри.

Билли обратил на мать полный немого страха взгляд, и ей показалось, что ее ударили кулаком в живот. Она стояла с тортом в руках посреди кухни. Безупречная глазурь его походила на только что выпавший снег. А Мэри всей душой ощущала ветреный хаос этого мира, его бесконечные опасности, и ей хотелось сказать сыну: «Я тоже устала. И тоже ненавижу Чакки».

Ей хотелось отдать весь торт Билли, но хотелось при этом и не подпустить к нему сына раньше времени.

— Когда он уедет? — спросил Билли.

— Скоро, лапушка. После того как съедят торт. Ну, пошли.

И она понесла торт в столовую. Билли последовал за ней.

— Па-па-пам, — пропела она, поднимая торт повыше.

Константин сказал:

— Вот сейчас увидите. Ей следовало в кондитеры податься, моей жене.