Плоть - [11]

– Прошу вас не делать столь грубых заявлений, мистер Ритчи. – Напрягая спину, она попыталась высвободиться из его объятий, но они стали еще крепче. —

Своими словами вам, может быть, и удастся произвести впечатление на определенный тип женщин, но лично я нахожу их скучными и ребяческими.

– Ах, Беатрис, какая же вы лгунья. – Дыхание Ритчи, омывающее ее щеку, было столь же сладким и чистым, сколь порочными казались его слова. От него едва различимо пахло виски, и уже только это обстоятельство заставляло Беатрис желать отведать его на вкус. Его рот… его кожу… ах, и его член тоже.

«Да, его член, – подумала она. – Мне нравится называть так эту часть его тела».

То были дикие мысли, даже радикальные, но они ненадолго задержались в голове Беатрис, потому что в это мгновение дьявольские твердые губы Ритчи прижались к ее губам.

Этот поцелуй ничем не был похож на те, что дарили ей Томми или Юстас. Поначалу он был сухим, но жарким, крепким и многообещающим. То были не несмелые мальчишеские исследования и не грязные извивания слюнявыми безынициативными губами. Губы Ритчи были по-деловому твердыми и полностью контролировали происходящее. Даже когда он проник к Беатрис в рот, она испытала совсем иные, нежели прежде, ощущения. Язык его был средоточием власти, он пронзал ее рот, порабощая, и она чувствовала это воздействие и у себя между ног, как он и говорил.

Во время их побега из оранжереи Беатрис отняла у Ритчи свои вещи, но теперь, дрожащим языком пробуя на вкус его рот, она совершенно позабыла и о сумочке, и о веере, и о танцевальной карте, уронив все это на ковер. Руки нужны были ей незанятыми, чтобы она могла изучающе ощупать спину и плечи Ритчи, скрытые пошитым из добротной ткани фраком, и прильнуть к нему всем телом, когда ноги снова отказались держать ее.

О да, руки нужны были ей для того, чтобы прижаться к Ритчи, когда бедра ее вдруг зажили собственной жизнью и стали льнуть к нему, подхваченные водоворотом божественного безумия и отчаянной нужды по тому же интимному действу, каким наслаждались Шамфлёры.

Ее тело наэлектризовалось, будто вдруг наполнилось той же изначальной силой, что освещала особняк, в котором они сейчас находились, и прометеева мощь растекалась по всему телу, заполняя каждый нерв и каждую клеточку. Беатрис ощущала себя восхитительно живой и охваченной пламенем, она испытывала непреодолимое томительное желание прижаться своим обнаженным телом к телу Ритчи, познать каждый его дюйм.

По сравнению с тем, что она сейчас чувствовала, безумное стремление сбросить одежду и позировать обнаженной для фотокамеры Юстаса показалось ей вдруг не более чем невразумительным капризом. Потребность же обнажиться для Ритчи и вместе с Ритчи являлась первобытным зовом плоти, инстинктом крови, оглушительным и волнительным.

«Ага, это та самая «женская истерия», о которой иногда стыдливо упоминают в заметках определенного рода на последней странице «Лэдиз уикли джорнал», – пронеслась в голове у Беатрис мысль. – Но отчего же, ради всего святого, ее считают неприятной и побуждают всячески избегать? Тот, кто так говорит, заблуждается, сильно заблуждается! Это совершенно не так!»

Груди ее сделались необычайно чувствительными и совсем чужими, но Беатрис не могла не наслаждаться испытываемыми ею восхитительными ощущениями. Груди стало тесно в плену корсета и тончайшей нижней сорочки, и она принялась тереться о крепкое тело Ритчи, раздражая соски и пытаясь таким образом усилить воздействие на них.

– А вы горячая штучка, Беатрис, – хватая ртом воздух, произнес он, когда они отпрянули друг от друга, чтобы восстановить дыхание. Беатрис сомневалась, что ей удастся это сделать в ближайшее время. Голова ее кружилась, и виной тому была вовсе не нехватка кислорода… а сам Ритчи. – Вы являете собой все, о чем я мог только мечтать, и даже больше, моя красавица, – продолжал он, приблизив губы к ее щеке, затем зарывшись ими ей в волосы и щекоча своим подбородком ее шею. Произнося эти слова, он омывал Беатрис жаркой волной своего дыхания, а его ловкая рука нырнула ей под юбку, безошибочно и умело отыскивая свою цель. Ладонь его скользила все выше и выше, пальцы споро продирались через многочисленные слои нижних юбок, пока, наконец, не сомкнулись на круглой ягодице, скрытой тканью панталон.

Беатрис задохнулась от неожиданности и снова забилась в руках Ритчи, пытаясь высвободиться, но, как и прежде, он без труда прижал ее к себе и снова накрыл ее губы поцелуем. В девушке теснились противоречивые желания. Догматы благовоспитанного поведения, некогда накрепко заученные ею, вступили в борьбу с восхитительными новыми желаниями: жаждой быть обласканной, попробованной на вкус этим мужчиной. Ей хотелось полностью раскрыться перед ним и устремиться навстречу всему, что он мог бы предложить ей.

Битва в ее душе закончилась, едва начавшись, и Беатрис растаяла от поцелуя Ритчи, точно мед. Когда он снова сжал ее ягодицы, она чуть не замурлыкала в ответ, как сытый ленивый котенок, реагирующий на ласку. Ей оставалось лишь порадоваться тому, что большие, искусно изготовленные турнюры