Площадь - [40]

— Когда ваши уезжают в Москву?

— Ты снова об этом?

Ее лицо помрачнело.

— Извини, но в последнее время ты мне не нравишься. Все молчишь, избегаешь разговора. А в день отъезда уедешь вместе со всеми, так?

— Мамочка моя!

Она закрыла лицо руками.

— Ну прости меня, дурака. Посмотри на меня!

Она отняла руки от лица и пристально взглянула на Менджюна.

— Ты мне не веришь. Что же дальше будет?

— Делай, как знаешь.

Он резко повернулся и вышел. Она догнала его и прошептала:

— Вечером я приду.

Вечером она не пришла. На другой день он узнал из вечерней газеты, что труппа Ынхэ уехала в Москву.

Август 1950 года

Северокорейская армия в Сеуле. В подвальном помещении бывшего полицейского управления, где теперь временно размещается отдел общественной безопасности МВД Северной Кореи, за столом сидит Ли Менджюн. Напротив неловко примостился брат Еньми. друг детства Тхэсик. Грязное, вонючее помещение тускло освещено. Когда под конвоем ввели Тхэсика. Менджюн ощутил, как у него в груди шевельнулось что-то похожее на радость, и мурашки побежали по телу. Случайность. Он и представить не мог, что они встретятся. Семья Еньми бежала из города. Их дом был пуст.

Когда Тхэсика поймали, при нем обнаружили миниатюрный фотоаппарат. Менджюну доложили, что на проявленной пленке зафиксированы военные объекты коммунистической армии, расположенные на окраинах Сеула. Не верилось, что Тхэсик мог заниматься таким делом. Еще большей неожиданностью стала новость, что он женился на Юнай. Сегодня она пришла на свидание к мужу. Если бы Менджюн случайно не выглянул во двор из окна второго этажа и не посмотрел вниз, он бы так и не увидел Юнай. Она уже уходила, получив отказ на просьбу о свидании с мужем. Менджюн приказал дежурному провести ее в кабинет. Тхэсик проходил по статье «шпионаж в пользу противника» и по законам военного времени считался государственным преступником, а это значило, что он лишен права на свидания и переписку. Юнай, похоже, не сразу узнала Менджюна. Держалась отчужденно, ни слова не промолвила в защиту мужа, не просила помочь в его освобождении. Отвечала на вопросы коротко, нехотя. Покидала кабинет с видимым облегчением, бежала от него, как от прокаженного. Но сегодня днем ей снова придется прийти сюда. Не для свидания с мужем, а по приказу Менджюна. Тхэсик выглядел неважно, если не сказать плохо. Голова низко опущена, руки в наручниках. Все лицо в кровоподтеках, нос сильно распух. Похоже, за эти несколько дней он прошел интенсивную обработку с применением пыток. В руки мастеров заплечных дел лучше не попадаться — легко не отделаешься. Это Менджюн прекрасно знал. Как ни странно, вид поверженного Тхэсика вызвал в нем явное чувство удовлетворения. Он не мог понять, откуда взялось в нем такое злорадство. Ведь в совсем недавнем прошлом Тхэсик был ему другом. Да впридачу сыном его благодетеля, братом его подружки Еньми. И отношения между ними всегда были самые близкие, дружеские. Хотя, надо сказать, они несколько охладели друг к другу в те дни, когда Менджюн принял решение бежать на Север, но если бы тогда Менджюна спросили, кто его близкий друг, он без колебаний назвал бы Тхэсика. Сейчас же он смотрел на Тхэсика как на трофей, не испытывая к нему ни капли жалости. Как объяснить такой перелом? Пока что он принимал дела от предшественника и сам не проводил допросы. О том, что Тхэсик находится под стражей в отделении контрразведки, он узнал, случайно встретившись с Юнай. Человек, получивший руку и сердце его девушки, сейчас целиком в его руках. Он, Менджюн, волен казнить его или помиловать.

— Как это случилось? Мне не верится, чтобы ты мог сотворить такое.

Тхэсик поднял обезображенное лицо и сквозь щелки заплывших глаз пытался рассмотреть Менджюна, как бы сам удивляясь, почему очутился в подобном месте.

— Рассказать, как все было на самом деле?

— Конечно! Как прежде, когда между нами не было никаких секретов.

— Первое, что скажу — не могу поверить, что вижу тебя здесь, что это ты тут сидишь.

— Понятно. Видимо, во мне что-то такое было и раньше, раз я оказался тут. Но ты-то?

— Нечего смотреть на меня свысока. Каждый мог бы так поступить. Но не каждый использует свои возможности.

— Стоит ли твоих жертв и мучений южно-корейский режим?

— То же самое я могу спросить и у тебя. Стоит ли приносить себя в жертву ради сомнительного кресла в северокорейской политической системе?

— Гм… Не нужно переспрашивать, только отвечай на мои вопросы.

— Действия человека — аттестат его человеческой зрелости. Не только достойные живут и действуют на свете…

— Что ты имеешь в виду?

— Некоторые искусственно взращивают свои видимые достоинства.

— Жаль, что южнокорейский политический Олимп проглядел такого горячего патриота, как ты. Если откровенно, я просто черной ненавистью ненавижу всех, кто находится здесь у нас под стражей. В Южной Корее такое изобилие патриотов, а жизнь не только стоит на месте, но и деградирует.

— Не обидишься, если я скажу, почему?

— Говори.

— Потому что ты и тебе подобные переметнулись на другую сторону баррикады.

— Спасибо. Но ты-то остался?

— Не-ет, я очутился по эту сторону баррикады только двадцать пятого июня, когда вы развязали войну.