Плохая девочка - [9]

В этот момент я ощущаю противную горечь, потому что прикрылся смертью того, кто ничего для меня больше не значил.

— Я искал тебя, чтобы сообщить новость. — После паузы добавляет Олег Данилович.

— Какую?

Нервно сглатываю.

— На последней игре на тебя обратили внимание селекционеры столичной северной академии. Есть шанс заиграть в хорошей команде.

— Меня отобрали? — Я не могу поверить собственным ушам.

Сердце замирает, а затем пускается вскачь. Эти слова я мечтал услышать всю свою сознательную жизнь, но теперь чувствую какой-то подвох.

— Таких, как ты, в стране очень много, Кай. — Вздыхает Олег Данилович. — У меня громадный опыт в этой сфере, ты знаешь. Мало быть талантливым, нужно трудиться, трудиться и трудиться. И даже этого будет недостаточно. На одном таланте в этой стране далеко не уедешь: финансовая составляющая твоего перехода очень важна. Чтобы не полировать лавку, а иметь постоянную игровую практику, нужно платить. Юношей много, и тренеры крупных клубов зарабатывают на этом деньги — на откатах и прочем. Чьи-то родители регулярно заносят определенные суммы, надеясь, что однажды их сын станет звездой, другие игроки сами отдают тренерам часть своей зарплаты, чтобы оставаться в клубе и играть.

— Я в курсе этой системы. — Напряжение в моем голосе выдает хрипотца.

— Академия готова прямо сейчас забрать тебя. Они в короткие сроки оформят перевод в столичный вуз на спортфак, но жилье так же быстро предоставить не смогут, поэтому придется подождать и найти съемное. У тебя умер отец, и это психологическая травма, я понимаю. Тебе нужно взять себя в руки, Кай, и ухватиться за этот шанс. — Он делает шаг ко мне и замирает. Сжимает пальцы в кулаки. — Ты можешь играть, я знаю. Но то, что происходит с тобой в последнее время… Хочешь ли ты этого? Хочешь ли играть, Кай? Готов ли сражаться за эту возможность?

— А деньги? — Усмехаюсь я.

Этот вопрос важнее. И Олег Данилович прекрасно осведомлен о моем финансовом положении.

— Я говорил с тренером, который заинтересован в твоем переходе. Но это разговор, а там, ты же понимаешь, будет совсем по-другому. Спорт стал заложником прогнившей насквозь системы.

— Так о каких суммах идет речь? — Спрашиваю я.

Внутри у меня все горит.

Сочувственно кивнув, тренер пишет на листочке цифры и показывает мне.

— Это на первых порах. Лично ему в руки.

Я присвистываю.

— Но у меня…

— Ты можешь продать машину. — Предлагает тренер. — Я слышал, как Виртанен предлагал тебе за нее гораздо больше, чем она на самом деле может стоить.

— А потом?

— Не знаю. Устроишься на работу. Со временем заиграешь в полную, станешь получать по контракту и делиться. Кстати. — Его взгляд проясняется. — Разве тебе не полагается что-то от отца? Через полгода ты сможешь распоряжаться этими средствами.

Чернота внутри меня начинает бурлить.

— Мне от него ничего не нужно.

— А мне кажется, Харри Турунен тебе многое задолжал. — Суровеет голос тренера. — Как минимум, за то, что оказался паршивым отцом. Ты ведь просто берешь свое, Кай. То, что тебе причитается. Нельзя просто произвести ребенка на свет и снять с себя всю ответственность. — Он подходит и хлопает меня по плечу. — Мой отец не бросал меня, но сделал все, чтобы я его ненавидел. Когда мне говорили: «Это же твой папа, ты должен любить его», я отвечал: «А разве это не взаимная ответственность? Он тоже должен был меня любить, обнимать, заботиться, а вместо этого долгие годы делал мою жизнь невыносимой». Мало просто дать жизнь, нужна еще и поддержка, родительское плечо в трудные моменты. Я думаю, ты имеешь полное право на возмещение морального ущерба. Это будет вклад Харри Турунена в твое будущее.

— Вы бы использовали этот шанс на моем месте? — С сомнением спрашиваю я его.

— Переехать отсюда, учиться в столичном вузе, играть в одной из лучших команд страны и доказать всему миру, что ты достоин всего этого? — Усмехается тренер. — Да я в твои годы порвал бы любого за такую возможность!

* * *

— Мне больше не с кем поговорить. — Признаюсь я, склонив голову у одной из могил на старом кладбище.

Возле плиты, на которой высечено «Покойся с миром» и ниже «Оливия Ярвинен», лежит букет белых хризантем[1].

Я закуриваю и выпускаю дым тонкой струйкой.

— Кто бы мог подумать, что я буду навещать тебя так часто, да?

На кладбище стоит тишина, и мне, разумеется, никто не ответит, но перед внутренним взором встает образ погибшей девчонки: хрупкие плечи, длинные волосы, большие светлые глаза. Она улыбается. И я ненавижу ее за это. И себя — за то, что из-за меня она больше никогда не будет улыбаться никому из живых.

Мои губы дрожат, и дышать становится труднее — воздуха как будто не хватает.

— Это не нормально, что ты сюда приходишь. — Слышится голос.

Я чуть не вздрагиваю. Стиснув зубы, оборачиваюсь.

— Чего тебе? — Спрашиваю.

Меня накрывает волной гнева. Я злюсь за то, что Эмилия застала меня здесь в момент моей слабости. Никто не должен видеть меня таким: растерянным, сломленным, с глазами, покрасневшими от готовых пролиться слез.

— Я так и знала, что найду тебя здесь. — Недовольно морщит носик Эмилия. — Может, хватит уже ходить сюда ей на поклон? — Она бросает раздраженный взгляд на могилу Оливии. — Ты не виноват, что эта блаженная решила прогуляться в лес и дать там дуба! Никто не виноват в том, что она была не от мира сего!