Плохая девочка - [8]

— Можно еще раз? — Хмурюсь я. — Ты собралась жить в его особняке?

— А что такого? — Всплескивает руками мать. — Девчонку отправят с детский дом до совершеннолетия, если не вмешаться! Зачем нам ждать полгода до вступления в наследство на твою долю, если мы можем пользоваться богатствами уже сейчас? Возьмем ее под опеку, въедем в дом, там же половина — наша!

— Есть еще его мать.

— Бабке недолго осталось. — Отмахивается она. — А так, я очень хорошо поговорила по телефону с Марианой. Девочка расстроена и напугана, я пообещала, что мы привезем бабушку и все решим. — Мать победоносно улыбается. — Она уже ждет нас.

— Ты серьезно? — Мне не хочется верить своим ушам. — Да пусть ее забирают в этот детский дом, или как его там! Ей полезно. Меня тоже однажды чуть туда не забрали. — Я мерю комнату шагами, а затем поворачиваюсь к матери. — И вообще. Мне ничего от них не надо! К черту наследство!

— Что? — Ее лицо пунцовеет. — А я? — Она взмахивает руками. — Столько лет лишений, а взамен ничего? Его вторая жена по курортам каталась, пока я донашивала платье, в котором ходила беременная тобой! Она покупала себе украшения, а я в это время ставила заплатки на колготки! Кто мне возместит мои страдания? А?! Я тоже хочу долбанные бриллианты и чертовы Мальдивы! Сколько можно смотреть на других и облизываться? Я тоже хочу получить свое здесь и прямо сейчас. Я слишком долго этого ждала!

— Тебе не обязательно ехать для этого в столицу и брать на попечение эту девчонку. — Ледяным тоном говорю я.

— Харри — хитрый сукин сын. — Выплевывает мать с презрением. — Я хочу получить все, что мне положено. И то, что есть в документах, и недвижимость в Испании, которую он скупал втихаря. Я лично приеду в этот дом и проконтролирую, чтобы от меня не укрылось ни рубля, ни цента, ни несчастного евро. Начинается новая жизнь, сынок. — Улыбается она.

Вздохнув, я поднимаю руки.

— Это без меня.

— Привет, сынок. — Заслышав крики, входит в комнату Лео.

Вообще-то, маминого последнего ухажера зовут Леонид, но он настолько изыскан, что предпочитает Лео.

Я оглядываю его с головы до ног: лысеющая башка, подкрашенные усики, растянутая майка, широкие шорты, в которых бледные ножки выглядят спичками, и… на них мои тапки.

— Я тебе не сынок. — Говорю сквозь зубы.

И ухожу.

* * *

— Турунен! — Окликает меня тренер.

Я иду по коридору спортивного центра с сумкой на плече. Останавливаюсь, заслышав его голос. По спине пробегает неприятный холодок. С детства надо мной не было авторитетов, но этот человек — исключение.

— Да? — Оборачиваюсь я неохотно.

Лицо Олега Даниловича выглядит безразличным. Это плохо.

— Можешь не переодеваться. — Бросает он. — Команда в тебе больше не нуждается.

Разворачивается и уходит в тренерскую.

Я шумно выдыхаю, мои плечи опускаются. Тренер никогда не шутит. Лучше сто раз нарваться на его гнев, чем заметить холодное равнодушие во взгляде — это знает каждый.

Я поправляю сумку и плетусь за ним. Стучу в дверь, вхожу в тренерскую.

— Олег Данилыч.

— Со скольки лет ты занимаешься у меня, Турунен? С семи? Восьми? — Мужчина встает у стола и проводит рукой по седым волосам. — Ты как никто другой должен знать, что пропуск без уважительной причины — повод к отчислению!

— Знаю. — Говорю хмуро.

— И сколько ты уже пропустил? — Он прищуривается. — Хочешь — приходишь, не хочешь — гуляешь. Почему я должен вызванивать тебя по знакомым и родственникам, точно отвергнутая влюбленная гимназистка? Ты кто, вообще? Ноль без палочки! Мне такие игроки не нужны. Убирайся!

Громыхание его голоса заставляет меня опустить голову.

— Команда ничего не потеряет без тебя. — Тренер взмахивает рукой в сторону двери. — Давай, проваливай.

Я не двигаюсь с места. Судорожно втягиваю носом воздух. Тренировка — вот, что мне сейчас нужно, чтобы прийти в себя. Ожесточенная борьба на льду, пот, скорость, удары, крики. Я просто хочу скинуть напряжение. Он не может вышвырнуть меня просто так. Не сейчас.

— Я не уйду. — Поднимаю взгляд и смотрю на него с вызовом.

— Что с рожей? — С отвращением морщится тренер.

— Это… — Я касаюсь пальцами переносицы. — Так, небольшое недоразумение.

Мужчина качает головой.

— Да что с тобой такое, Кай? — Спрашивает он тепло, по-отечески. — Я весь последний год наблюдаю, как ты разрушаешь себя. Сигареты, выпивка, гулянки до утра. Разве это достойно спортсмена? Разве для этого ты проделал такой длинный путь?

Он брезгливо сплевывает.

Ему не понять, даже если попытаюсь объяснить. Это за гранью понимания любого здравомыслящего человека. Мне так плохо, что я просто разваливаюсь на части. Я давно потерял себя. Мне нужно цепляться за что-то, чтобы хотеть жить, но такой причины нет.

— У меня отец умер. — Озвучиваю первое, что приходит в голову.

И в сердце рождается самая настоящая фантомная боль. Обычно так называют боль, которую ты испытываешь в ампутированной конечности — руки или ноги больше нет, но она болит, и это ощущение реальнее любого из чувств. Я вычеркнул отца из собственной жизни, вырезал из сердца, но боль возвращается, стоит только упомянуть о блудном родителе.

— Мне жаль. — Хрипло говорит тренер, глядя на меня с сожалением.