Багорт. Том 1

Иллюстратор Анастасия Суворова

Дизайнер обложки Анастасия Суворова

© Анастасия Валерьевна Суворова, 2020

© Анастасия Суворова, иллюстрации, 2020

© Анастасия Суворова, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-4490-9126-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Здравствуйте, дорогие читатели! Перед вами первый том романа «Багорт». Это мое дебютное произведение и я благодарна Вам за то, что вы обратили на него внимание.

Так же я хочу выразит благодарность тем людям, которые поддерживали меня в моем начинании: моему мужу Роману и подругам: Марианне, Наталье и Соне. Цените друзей и родных, с их помощью невозможное становиться возможным).

Приятного чтения).

Когда на утомленный весенней моросью Петербург спускались влажные сумерки, Петр Кузьмич уже предвкушал томный вечер наедине со шкаликом, еще накануне припрятанным в остекленевший сугроб. Но мечтаниям его не суждено было сбыться.

Все началось, когда его взору открылась престранная картина. На вверенной ему территории, а именно на территории детского дома №14, что на Съезжинской улице, прямо посреди газона, из звенящего капелями воздуха — то есть откуда ни возьмись, образовался странный тип.

Одет он был в столь чудной костюм, что Петер Кузьмич решил, будто тот сбежал прямиком с театральных подмостков.

Завидев колоритную фигуру Петра Кузьмича, наглый тип направился прямиком к нему. Лучезарно улыбаясь, он принялся лепетать что-то на непонятном языке, протягивая огромную корзину, из которой во все стороны торчали белые кружавчики.

Растерявшийся Петр Кузьмич, зачем-то принял корзину и уже собирался объяснить чудаковатому гражданину, что ни бельмеса не понял, как тот радостно замахал ему рукой, отступая к тому месту откуда возник. А затем также бесцеремонно исчез, как и появился.

Цепенея, Петр Кузьмич подумал, что с ним случился очередной приступ белочки. Но происходящее не было навязчивой галлюцинацией. Тяжелая корзина, набитая тряпками, никак не желала рассеиваться. Тогда он приподнял белоснежные тряпицы и ахнул.

На Петра Кузьмича взирали две пары чистых, незамутненных жизненным опытом глаз; зеленых и серых. Мальчику на вид было чуть больше года, а зеленоглазая девочка оказалась новорожденной крошкой.

К очаровательным малышам прилагались две карточки со странными каракулями и конвертик, в котором приятно позвякивали блестящие тяжелые кругляшки.

— Да, нарисовались, не сотрешь, — философски заметил Петр Кузьмич и вместе со своей ношей направился прямиком в убогонькое здание интерната, предварительно сунув в карман конвертик.

Дея всем своим юным сердцем тянулась к миру прекрасного и, по иронии судьбы, не доступного ее карману, а именно к живописи. Она частенько бывала на Невском, разглядывала выставленные на продажу картины. Торговцы, безошибочно распознавая в девушке несостоятельного покупателя, у которого денег не хватило бы и на подрамник, нещадно гоняли ее. Но Дея приходила снова и снова, влекомая этим загадочным, потусторонним миром — миром, что скрывался за обманчивой плотностью холста.

Эти нечастые променады, наполненные терпкими запахами масла и даммарного лака, шелестом бумаги и скрипом сангины удивительным образом расцвечивали ее унылые будни. Наблюдая за работой уличных художников, она словно окуналась в сказку, где возможным казалось абсолютно все. На хрустящей крафтовой бумаге оживали удивительные образы. Люди, позировавшие мастеру, зачастую были скучны и невзрачны. Но то, что выходило из-под руки рисовальщика, несло в себе и жизнь, и красоту, было притягательным, энигматическим, волнующим воображение.

Сегодняшний весенний день, был именно таким днем — наполненным звуками суетливого Невского и волшебными, оживающими на бумаге персонажами.

Старательно изображая, что дожидается автобуса, Дея следила за тем, как художник рисует курносую конопатую девчонку. Ее восхищала виртуозность, с которой мастер воспроизводил образ натурщицы. Он скользил угольным карандашом по бумаге, но рисовал не глазки, носик или канапушки, а распознавал, выводя на свет бутон ее истинной красоты, что распускался с натужным скрипом из невзрачной оболочки.

Дея стояла чуть вдалеке от всей этой мистерии и представляла, как, должно быть, скрипит и крошиться уголь под умелой рукой мастера, когда вдруг ее настойчиво похлопали по плечу. Обернувшись, она встретилась лицом к лицу с улыбающимся во весь рот мужчиной, диковатой наружности. Одет он был в старомодную тройку, голову покрывал котелок, а в руке вертелась трость, но при этом чудак был бос.

Дея вопросительно посмотрела на незнакомца, решив, что это иностранец, у которого на Петропавловке стащили туфли. Он же, оправдывая ее догадку, залепетал на неизвестном языке, тыча тросточкой в художника, за которым она наблюдала. Девушка упрекнула себя за то, что не уделяла должного внимания языкам и теперь вынуждена конфузиться перед гостем города, потому как в этой ситуации могла лишь мило улыбаться.

Иностранца это, судя по всему, вполне устроило. Он неожиданно выудил из кармана два помятых билетика и, всучив их Деи, поспешил слиться с толпой. Она принялась искать взглядом сбежавшего господина, чтобы поблагодарить, но он очень быстро скрылся из виду.