Плоды манцинеллы - [3]

— Так и что дальше, доктор? Вот вы построили сканер, вот просканировали весь род людской. Что потом?

— Не знаю, что будет дальше. Реализацией аппарата будет заниматься частная организация. Насколько я понимаю, договор уже подписан.

— Вы продали устройство?

— Оно принадлежит не мне. Точнее, не только мне. Это собственность университета и лаборатории, в которой я работаю. Его дальнейшая судьба в руках совета, а они уже приняли решение.

— Должно быть, это немалый куш.

Себастьян резко мотнул головой.

— Финансовая сторона вопроса меня вовсе не заботит.

— Понимаю, вы ученый.

— Но, если вы действительно хотите знать, что будет дальше — я вам скажу, — Майер придвинулся к ведущему и размеренно заговорил: — НСГМ изменит мир. Он, сканер, способен спасти тысячи, сотни тысяч жизней. У меня был… Был знакомый, назовем его Джон, который родился с целым набором дефектов и расстройств головного мозга. Деменция, аутизм, слепота. Это лишь те, что на поверхности. Но у Джона была особенность. Талант, который никогда бы не раскрылся, родись он в другой семье. У него был абсолютный музыкальный слух. Слух настолько феноменальный и точный, что поверить сложно.

— Его родители были музыкантами, как я понимаю.

— Да. Отец дирижировал где-то в Берлине, а мать сочиняла партии для рояля. Они увидели его талант, когда мальчику было десять. Он тогда говорил то с трудом, но, стоило ему прослушать лунную сонату в исполнении матери…

— Он ее запомнил?

Майер размашисто кивнул.

— И воспроизвел. На ощупь дошел до рояля под взором удивленной матери и сыграл сонату от начала и до конца, почти не допустив ошибок. Понимаете? Слепой, дефективный мальчик, до этого не знавший инструмента, садится за него и без запинки выдает Бетховена. И дальше больше — родители Джона, уже с горечью смирившиеся с рождением калеки в семье, воспрянули духом и начали испытывать мальчика, анализировать его слух. Только представьте, каким было их удивление, когда способности сына на поверку оказались безграничными. Слух Джона был за гранью возможностей человека, точен, как машина.

— Что с ним случилось?

— Опухоль мозга. Мальчик умер в тринадцать. Он мог бы стать вторым Моцартом.

Ведущий сделал паузу, выдержал ее и, почтительно склонив голову, произнес:

— Печальная история. Мне очень жаль.

— Да, жаль, — Майер угрюмо уставился в пол. — Но что было бы, родись он в другой семье? В семье, далекой от музыки? Джон бы просто умер, — доктор ответил на свой же вопрос. — Безмолвно, прожив тринадцать лет.

— И ваш сканер способен это изменить?

— Да. Мы сможем увидеть подобный талант, дать ему волю, дать ему, запертому в ущербном теле, главное и самое ценное — возможность проявить себя.

— То есть сканирование будет бесплатным и общедоступным, вы так считаете? — поймав вопросительный взгляд Себастьяна, ведущий продолжил: — Не у всех убогих детей есть родители с деньгами.

— Не знаю. Повторюсь, решать не мне.

— Но ведь у вас, как у создателя, должно быть право голоса.

— Должно. Но не факт, что оно будет.

— Ладно, доктор Майер, — ведущий налил стакан воды и сделал большой глоток. — Расскажите о сканере. Как он работает?

— Эффект Джозефсона. Нестационарный, конечно же. Мы измеряем магнитное поле каждого отдельного импульса нейронов, а затем, зная момент, получаем общую картину.

— Пациент при этом что-то испытывает?

— Нет. Пациент смотрит видео ряд, слышит звуки, чувствует прикосновения к различным частям тела. Каждое действие вызывает электрический отклик, из которого мы и делаем выводы о структуре головного мозга.

— А когда следует делать сканирование? В каком возрасте? И меняется ли структура мозга на протяжении жизни?

— Мы считаем, что возраст не важен. Мозг развивается, конечно, но не столь критично.

Ведущий неустанно заваливал доктора все новыми и новыми вопросами.

— Насколько он точен? Сканер?

— Мы пока не определились с тем, каким образом охарактеризовать его чувствительность, но, поверьте мне, точность достаточна.

Достаточна, чтобы видеть. Достаточна, чтобы анализировать. Несколько лет назад Себастьян и сам не верил в реальность собственной идеи. Но теперь эзотерика стала действительностью, с которой никак не могли смириться прошлые злопыхатели и насмешливые консерваторы. Но радовало ли это Майера? Нет. Он достиг одной цели, и перед ним стояла другая.

— А вот скажите мне, доктор, — ведущий задумчиво оглянулся. — У каждого ли человека есть что-то особенное в мозгах? К примеру, известные всем тесты на уровень интеллекта. Вы же понимаете, что они субъективны? Результаты показывают лишь часть способностей, ограничивая все, что не связано с моментальной обработкой информации и поиском выбора. Вы же говорите, что ваш сканер будет показывать все, до мельчайших деталей, — Себастьян коротко кивнул в ответ. — И вот предположим. Приходит человек, ложится под ваш аппарат, получает результат, а в нем нет ничего выразительного.

— Мы ожидаем увидеть статистику с некоторой медианой. Логично предположить, что подобные Джону люди — редкость. Гении вообще редкость.

— То есть, у нас будет некоторая норма?

— Вероятно.

— Звучит неоднозначно.

— Почему?