Плевицкая - [67]

Одним словом, торговля идет вовсю.

Соблазнительного очень много, но, сопоставляя два мира: мир капиталистический и наш новый мир — социалистического переустройства и проанализировав глубоко эти две противоположные системы, я вновь убеждаюсь, что социалистическое переустройство быта — это не эксперимент, как принято у нас среди многих думать, а это единственный выход из того капиталистического тупика, в который зашел весь мир.

Но должен тебе сказать, что здесь человеку, который хоть немного колеблется в своем политическом кредо, устоять очень трудно и, перенеся всю трудность материальной жизни в СССР и вкусив все внешние блага жизни в Европе с ее кафе, минетами и менуэтами, могли вполне естественно не захотеть возвращаться назад и пойдут по линии Беседовских…

Но говорить о минусах достаточно, надо поговорить и о плюсах, а их также довольно много, что стоит одна только техника Германии. Догнать и перегнать Германию нам очень трудно, но наша воля, а главное, поднятие нашего культурного уровня должны нас поставить на первый план перед Германией, но для этого надо учиться, учиться и учиться.

Я прошу тебя, передай эти заветы Ляле, а также внуши Виточке, что спасение для нас, „завязших по колено в грязи“, — это учение.

Присмотри, если будет случай, для Виты и Ляли какую-нибудь старуху или из разорившихся „бывших“, которая владела бы немецким языком, и, может, она за небольшую плату и за стол и комнату согласится жить у нас и давать уроки Ляле, а также ухаживать за Витой.

Я на себе испытываю, как трудно без совершенного знания языка.

Ну, пока на сегодня довольно.

Письма я буду тебе писать каждые две недели. Пиши подробно о себе и о всех вас — бумаги не жалей, а время урывай.

Пиши, как вопрос с деньгами, — получила ли ты в „Радянськой Спилке“, если нет — через Шурку (я ему об этом говорил).

Когда приеду, еще не знаю.

Ваш П.

Р. S. Береги Виту. Ведь ты знаешь, что это мой кумир. И я бы хотел, чтобы она была моей сменой и честно разгладила мои ошибки».

Пока обсуждался вопрос о том, как Ковальского использовать, он в Вене впервые за многие годы наслаждался спокойной, сытной и комфортной жизнью. Сочинял письма жене в Харьков. Письма пересылались в Москву вместе со всей почтой резидентуры. Поступали в Иностранный отдел ОГПУ. С них снимались машинописные копии и хранились в личном деле агента. Оригиналы пересылали в ГПУ Украины.

Харьковские чекисты приглашали к себе жену Ковальского Раису Михайловну Подлуцкую и давали ей прочитать послание от Петра Георгиевича. Забирать письма домой ей не разрешали. В Харькове никто не должен был знать, что скромный бухгалтер Ковальский командирован за границу, в Австрию.

Сотрудники обоих иностранных отделов — союзного и украинского ГПУ — читали письма Ковальского внимательнее, чем его жена. Об этом свидетельствуют пометки, сделанные на письмах. Чекисты дорого бы дали за возможность узнать, понимал ли опытный Ковальский, что его послания не пройдут мимо ОГПУ? Или наивно верил, что письма, не распечатав, передадут его жене?

В любом случае знакомиться с его письмами было полезно. Если он искренен с женой, то можно выяснить, что у него на уме. Если он хотел произвести благоприятное впечатление на свое начальство, то важно понять, что именно Ковальский намерен внушить своим начальникам и что — скрыть?

Некоторые письма его жена так и не увидела. И не все ее послания передали Петру Ковальскому.

«Дорогой Раек!

Превратившись в „европейца“, я настоящее письмо начинаю писать, как это принято, в кафе — в кафе, в котором играет „русский национальный оркестр“ (другими словами — бывшие белые офицеры).

Раек, ты себе не можешь представить, какая это сволочь и какие это беспринципные люди — эти носители „идеи Великой России“, людишки, которые за алтын могут продать себя со всем барахлом, а о их „высоких принципах“ и говорить не приходится, но, конечно, не проходит и вечера без „Боже, Царя храни“, а ты себе представить не можешь, как смешно слушать, когда эта мразь распевает „свой“ национальный гимн перед пьяной публикой в кабаке (конечно, поется гимн только стоя).

Ну, перестану говорить об этой мрази, а скажу вообще пару слов из моих наблюдений.

Чем дольше я живу в этой гнилой Европе, тем больше я начинаю ценить и любить нашу необъятную страну. Что такое жизнь здесь — это большой публичный дом, как в прямом, так и в переносном смысле.

Детка, ты себе представишь не можешь, как мне хочется всё бросить и ехать, лететь, бежать туда, где строится новая здоровая жизнь. Я знаю, что ты, прочтя эти строки, улыбнешься и скажешь: „Хорошо рассуждать тебе, сытому и одетому“. Но вспомни, Раек, как тяжело было тебе рожать Витусю, а теперь посмотри, какая прелесть, — так и наша страна находится в родовых судорогах, и близок тот день, когда мы увидим здоровое растущее дитя.

Довольно философии.

Не пишу по существу твоих писем, так как получил только N 1. Сегодня буду говорить с ребятами и думаю как-либо наладить это дело.

Пиши много и чаще. Целую вас всех — Ваш Петя.

Р. S. Пиши больше о Витусе и Ляле, а также о себе.

Петя».

«Ребята», то есть сотрудники венской резидентуры ОГПУ, при встрече с Петром Ковальским с трудом скрывали раздражение. У них была своя работа. Центр давал одно задание за другим, требуя новых вербовок, более интенсивного использования уже заагентуренных источников.