Плевенские редуты - [76]

Второй раз Константин Николаевич увидел мушира в болгарской корчме. Там было полным-полно народа, и командующий, войдя опять-таки в сопровождении Арифа, непринужденно заговорил с владельцем питейного заведения.

Затем он обратился к присутствующим, называя их то досталаръм (мои приятели), то шехирдашларъм (мои сограждане) и даже севчели аркадашларъм (мои любимые друзья).

На следующий день по городу только и разговоров было, что о посещении командующим корчмы, о том, как прост он в обращении с народом.

И, наконец, недавно Фаврикодоров снова увидел этого человека на площади в трагические часы, когда в городе назревала резня болгар.

Еще во время третьей Плевны шесть болгарских патриотов подожгли турецкие фуражные склады, но были схвачены и повешены.

Турки, живущие в Плевне, начали говорить, что все болгары только и ждут прихода русских гяуров и надо, пока не поздно, вырезать их. «Стоит счастью изменить нам хотя бы на минуту, если на то будет воля Аллаха, как подлые рабы поднимут руку на законных господ и благодетелей!»— так кричали муфтии.

Очень обеспокоенные, болгары послали к Осману в его лагерь депутацию во главе с белобородым чорбаджи Златаном — стариком хитрым и льстивым. Златан пустил слезу, призвал в заступники «его светлость, отца и благодетеля». Осман-паша немедля приехал в Плевну и велел собрать на площади турецких жителей города.

Командующий был хмур и недоволен. Протянув руку в сторону русских батарей, он сказал тихо, но так отчетливо, что все услышали:

— Вот вам враг, если хотите крови. Получайте оружие и ступайте драться на позиции. Если же кто посмеет тронуть хотя бы пальцем болгар — клянусь Аллахом, он будет строго наказан.

Осман сделал паузу и закончил:

— Не забывайте, что они такие же подданные нашего великого падишаха, как и вы.

Про себя же подумал: «Хороший пастух стрижет овец, а не сдирает с них шкуры».

* * *

Крайнюю необходимость немедленно послать связного к Фаврикодорову почувствовали и начальник лазутчиков полковник Артамонов из штаба армии, и Скобелев, и его помощник Радов. Решительно настаивал на этом и Тотлебен. Он вообще считал, и не без оснований, что разведка работает кустарно, сведения добывает весьма приблизительные, и не однажды выражал недовольство этим.

Артамонов пытался оправдываться, говорил, что нескольких его лучших лазутчиков Осману удалось выловить, что не так просто подготовить новых и меры принимаются, что важные сведения получает от болгар: они организовали от селения к селению устную почту, и она доходит до русского командования. Две болгарские крестьянки попали к туркам на допрос. Они притворились, что не понимают турецкого языка, слышали разговор офицеров, мол, готовится прорыв, и дали знать об этом русским. Осман щедро одарил одного плевенца, заслал на русские позиции, а тот пришел, выложил деньги мушира…

— Мне сейчас беллетристика не нужна, — решительно оборвал Тотлебен Артамонова, — мне в самые ближайшие дни надо точно знать: каковы продовольственные ресурсы блокированного города, когда и где думает осуществить Осман прорыв? Срок вам для этих выяснений даю три дня.

Начались лихорадочные поиски болгарина, который прежде жил в Плевне и смог бы теперь туда проникнуть. Расспрашивали Столетова, Цветана, и, в конце концов, выбор пал на Стояна Русова.

Ею вызвал к себе подполковник Радов, поддерживавший все эти месяцы связь с Фаврикодоровым.

С помощью переводчика Скобелева, болгарина Александра Людсканова, Радов стал расспрашивать Стояна о жизни его в Плевне, о родителях, о том, как попал он в ополченцы.

Затем Русову было дано задание — пробраться в Плевну, найти жилье рубщика мяса Пенчо Маджарова, у которого живет Фаврикодоров, и принести от него сведения, интересующие Тотлебена.

При этом Стояну запретили появляться в своем прежнем доме, даже на своей улице, и вообще дали совет, насколько это возможно, не встречаться со знакомыми. Если все же избежать встреч не удастся и начнутся расспросы: где был? что делал? — сказать, что был в деревне, недалеко от Горного Дубняка, пересиживал голод и обстрелы, а когда начались бои за Горный Дубняк, подался в город.

* * *

Русов двинулся в путь к ночи. Ему пришлось пробираться под навесными скалами, прижимаясь спиной к выемкам. Сверху по хребту, вдоль Вита, расположены были турецкие секреты, и временами слышались оклики:

— Дур! Ким дыро?![35]

И протяжная перекличка часовых;

— Ба-ак![36]

Местами река вплотную подступала к отвесным, крутым берегам, и тогда Стоян брел по грудь в жгуче-холодной воде. Кое-где турецкие пикеты были расположены близко к берегу, навесы кончались, и Русов полз по земле мимо часовых. Он даже услышал, как один из них сказал другому:

— Скоро вырвемся из этой, Аллахом проклятой, мышеловки.

Через несколько часов Стоян добрался до того места, где ручеек Вер впадал в реку Вит, и очутился возле мельницы. Из нее, он знал это еще мальчишкой, тайный лаз вел наверх, к Плевне. Сквозь щели мельничной двери светился огонек плошки. «Не турки ли?» — с тревогой подумал Русов и прильнул глазами к щели. Нет, то белый как лунь дидо Васил понуро сидел и чинил сеть. Детей его убили турки, а сам он доживал свой затянувшийся век.