Плевенские редуты - [69]

Самбуев горделиво пошевелил обмякшими плечами, щелчком подбил редкие бакенбарды.

— Э-э-э… Без ложной скромности признаюсь, — начал он, жмурясь, но Скобелев не дал ему договорить:

— Очень прошу вас, выручите меня…

И, передав содержание записки, посмотрел на гостя с надеждой и лаской:

— Если вас это не шокирует, выйдите к незнакомке… Представьтесь ей как Скобелев… И займите… Я буду весьма признателен…

Самбуев прошелся по комнате, вскинув голову с седым коком, заложив ладонь за борт сюртука, приволакивая подагрические ноги.

«Ну соглашайся же, болван», — мысленно приказал Скобелев.

— Пожалуй, если это вам надо… — хитро поглядев на Скобелева маленькими замаслившимися глазками, самодовольно произнес генерал. — Может быть, валашка-канашка не пожалеет. Оч-чень может быть! Мне только захотеть. Старый конь борозды не испортит.

И вышел из номера, при каждом шаге подрагивая всем телом.

— Ф-у-у, — с облегчением вздохнул Скобелев и углубился в чтение заинтересовавшей его статьи.

…Уже вечером, собираясь в театр и за кулисы, стоя перед зеркалом, спросил у слуги:

— Ну, что там получилось у его превосходительства с валашкой?

Слуга прыснул в кулак.

— Что такое? — строго посмотрел на него Скобелев.

— Да как оне вышли-с и представились заместо вас, дама откинули-с вуаль и стали хохотать-с и сказали по-своему, а их прство не понимают по-ихнему, а они сказали: «Если это молодой генерал, то кого называть старой образиной с облезлой шерстью?». И ушли-с.

Слуга опасливо поглядел на Скобелева — не слишком ли много разрешил? Но генерал весело подмигнул своему отражению, мол, знатно я все это придумал. Спросил:

— А их превосходительство?

— Страсть рассердились. Как ушла — ножкой затопали, дура, говорят, мне только за хотеть-с… У меня в сорок девятом, году в Венгрии разве ж такая была-с?! Спрашивают меня: «Что валашка-сорока наболтала?» Да разве скажешь…

«Шельма, шельма и есть, — подумал Скобелев о слуге, — однако в доверительность драпируется».

* * *

На третий день Скобелев решил заглянуть в русское посольство, к своему давнему приятелю, а ныне генеральному консулу в Бухаресте барону Дмитрию Федоровичу Стюарту.

Посольство располагалось в одноэтажном красивом особняке, с флигелями по бокам, в глубине двора, отгороженного от улицы чугунной решетчатой оградой с бронзовыми пиками по верху.

Вышедший на звонок важный, осанистый слуга открыл парадную застекленную дверь и, узнав, кто перед ним, величественно выступая, провел Михаила Дмитриевича через сводчатую переднюю в, кабинет Стюарта, сияющий паркетным полом.

Барон расцвел в улыбке:

— Несказанно рад этому визиту!

На консуле фрак — кого-то ждал или куда-то собирался… Кабинет отделан и обставлен со вкусом: коричневые обои, мягкая темно-серая мебель. На стене — исполненный маслом келеровский портрет канцлера Горчакова: князь глядит с насмешливым прищуром. Едва уловимо пахнет кипарисом.

После первых рукопожатий и расспросов Стюарт, сбросив; с переносицы золотую омегу пенсне, шутливо обнял гостя:

— Надо полагать, Марс, как всегда, непостоянен?

— Ты и на этот раз прав, bel esprit[34], — довольно подмигнул Скобелев, вспомнив, что сегодня ему предстоит снова пойти на представление мадам Садовской, с которой так недурно наладилась интрижка.

— Ничего не Скажешь — светский леф-ф, — умышленно напирая на букву «ф», иронически прищурился Стюарт.

Барону принесли почту. Он прочитал какую-то депешу, задумчиво потрепав светлую бородку — при этом сверкнули крупные, но изящные запонки, — произнес непонятное:

— Среди слепых — и одноглазый царь, — вероятно, имел в виду себя.

Снова оживился, очевидно, желая сбросить груз консульских забот, спросил:

— Надеюсь, ты пообедаешь со мной? С минуты на минуту должен быть Эдуард Иванович Тотлебен.

— Он уже здесь?! — встрепенулся Скобелев.

Со смешанным чувством нетерпения и опасливости ждал Михаил Дмитриевич приезда в армию друга Нахимова, крупнейшего инженера-фортификатора, полного генерала.

— «Правда, — думал Скобелев, — Тотлебен в военном искусстве фабианец, кунктатор, сторонник блокад и методических удушений, что противно моей натуре. Но важно, чтобы в армии появились, наконец, непререкаемый авторитет и мудрость».

Слуга с повадками мажордома доложил:

— Их сиятельство граф Тотлебен.

В комнату вошел массивный, представительный человек, с очень белой кожей широкого лица, с вислыми усами и зоркими, словно вглядывающимися, глазами. Гладкие седые волосы зачесаны слева направо над просторным лбом. Вся мощная фигура вызывает мысль о властности и несгибаемой воле.

— Разрешите, ваше сиятельство, представить — генерал Скобелев.

Михаил Дмитриевич сразу как-то стушевался, вроде бы даже ростом меньше стал, а Тотлебен, пожимая его руку, сказал с подкупающей искренностью:

— Рад видеть героя Зеленогорских редутов!

Скобелев, затрудняясь ответом, сконфуженно молчал.

За обедом Эдуард Иванович доверительно пошутил:

— Не знаю, что лично я принесу Плевне, но пока со мной прибыл гвардейский императорский корпус и новый полевой телеграфный аппарат.

Тотлебен расположил к себе Скобелева простотой, уважительностью обращения, и Михаил Дмитриевич сердито подумал, что вот там, под Плевной, начнутся новые решающие дела, а он будет терять время в танцующем Бухаресте, утешать свои нервы.