Пленный ирокезец - [34]
— Кабы вы знали, — медленно выговорила Катенька, гладя его короткие, сбившиеся под фуражкой волосы. Он стоял на коленях перед ней, задыхаясь, не то всхлипывая, не то сдавленно смеясь.
— Я люблю вас, Александр Иванович, — тихо и быстро сказала она и, выдернув руку, побежала меж темных деревьев к дому, празднично освещенному окнами обоих этажей.
Он побежал вослед, спотыкаясь об узловатые корни деревьев, задыхаясь, шепча что-то…
Статная фигура Бибикова неподвижно высилась на крыльце. Отставной полковник, скрестив по-наполеоновски руки на груди, с выражением холодного любопытства взирал на смущенного унтера.
Наутро к нему без стука явился камердинер, протянул пакет:
— Вот-с. Вам-с.
— Что здесь?
— Возьмите-с, барыня просила. — Камердинер поклонился и вышел.
Он раскрыл пакет. Там были деньги и записка Катиной маменьки:
«Милый Александр Иванович!
Все мы, очарованные чудным даром Вашим, почтительно просим Вас принять сие скромное вспоможение. Не сочтите за…»
Он скомкал записку и побежал за лакеем. Запыхавшись, догнал его на лестнице, сунул в руки пакет.
— Там портрет еще-с, — ухмыляясь, молвил рослый, тщательно причесанный малый. — Не сомните-с.
Портрет был тот, давешний, писанный ею… Он вспыхнул, взял портрет и сунул деньги лакею:
— Верни, верни. Немедленно!
Он долго всматривался в портрет, в свое лицо, пристально и подробно выписанное ее прилежной кистью.
— Польстила… Великодушная… — пробормотал он, качая головой. — Казнит меня с улыбкой беззаботной…
— Куда ж вы так скоро, милейший Александр Иваныч? Ах боже мой, да зачем же так поспешно? — причитала хозяйка, и пудра белыми пылинками сыпалась с ее ресниц на глянцевитые щеки.
— В полк надобно, в полк, я ведь солдат, — бормотал он, целуя ее раздушенную руку. — Прости, Коленька, — кивнул он мальчику, влюбленно пялившемуся на него. — Я тебе книги о войне пришлю, беспременно…
Он медлил, прощаясь, досадуя на дурацкое свое промедление: сразу надо, сразу рвануться — бежать, разбивая грудь и лицо о встречные деревья, о камень грузных, зарешеченных ворот… И все же медлил: ждал. Придет же, спустится…
Но она не явилась: отец воспретил строжайше.
— До веку помнить буду доброту вашу… — бормотал он, озираясь, как загнанный в угол тать.
— L’argent, — умоляюще попросила Бибикова, — l’argent, je vous prie… [21]
Он побагровел, решительно замотал головой:
— Благодарю вас, не могу, ей-богу, не могу… Прощайте…
Он запил. Пил целую неделю и в полк не явился.
На квартиру Бибикова прибыл фельдфебель с розыском исчезнувшего унтер-офицера Полежаева. Отставной полковник кое-как уладил дело: пришлось прибегнуть к гнуснейшему средству — лжи, хоть Бибиков терпеть не мог вранья и сам презирал лгунов жестоко.
За вечерним чаем он назидательно сказал жене, не глядя в сторону заплаканной Катеньки и насупившегося сына:
— Вот-с, ма шер. После этого и делай добро. Какова благодарность за все хлопоты! — И заключил уже добродушно — Нет, милая моя, черного кобеля не отмоешь добела.
Опять накатило сонное отупенье. Лишь аресты знакомых и известие о смерти Критского всколыхнули его. Во хмелю он не таясь читал свои стихи о царе-душегубе; слабый, прерывистый голос его внезапно крепнул, наливаясь ненавистью, сутулые плечи распрямлялись, он азартно вскидывал голову и по-собачьи скалил желтые зубы:
Лозовский уводил его в сторону, усовещивал тихо:
— Саша, не сходи с ума. Иль мало тебе каземата, мало Кавказа?
— Мало! — кричал он, порываясь со сжатыми кулаками куда-то. — Мало! П-пусти…
Он искал опасности, с тупою сосредоточенностью думал о смерти. Но судьба словно рукой на него махнула: дескать, утомил ты меня, живи как знаешь, сам по себе…
Ночью он внезапно просыпался, приподымаясь на локте, напряженно таращился в темноту. Бледный овал проступал во тьме, черные глаза смотрели пристально и любовно… Он плакал слезами злыми и блаженными и шептал себе с ненавистью:
— Олух! Пьянь подзаборная! Печатью диавола заклеймен — а на ангела пречистого позарился! Мер-за-вец.
Несколько раз он порывался идти куда-то разыскивать дядю, прижилившего оставленное отцом для незаконного сына наследство, грозил страшным возмездьем всем Струйским… А узнав, что дядя Александр убит за жестокость голодными мужиками, разрыдался, бился о казарменные нары головой, приговаривая:
— Один я теперь! Никого родни! Один, на весь белый свет один!
Чахотка развивалась, он уже не прятал от Лозовского окровавленных платков и пил все пуще.
— Не пить — не жить, — ухмыляясь, твердил он сердобольному офицеру Ленцу, своему заступнику и радетелю, гостеприимством которого пользовался безо всякой меры. — Сивуха — главный мой друг. Я ей оду посвящу, ей-богу! Она лекарь мой. И единая возлюбленная моя…
Однажды он прибрел к новому приятелю растерзанный, с дрожащими серыми губами. Говорить почти не мог: бил кашель, он давился слезами и мокротой.
— Этот бурбон… Этот вечно пьяный скот-генерал! Опять распекал меня целый час! Я с ног валился, меня… меня лихорадка вторые сутки треплет! А он…
В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.
В очередной книге Феликса Фельдмана «Времена» охвачено время почти столетнего периода жизни Европы. В повести «Юбилей» на примере судеб отдельных семей в Берлине и судеб евреев одной из провинций Германии рассказывается о формах и методах геноцида еврейского населения страны, участия их сограждан в политике нацизма, а также об отношении современного молодого поколения страны к этому преступлению. В большинстве рассказов – продолжение темы жизни еврейства периода Второй мировой войны и после неё в СССР.
Все слабее власть на русском севере, все тревожнее вести из Киева. Не окончится война между родными братьями, пока не найдется тот, кто сможет удержать великий престол и возвратить веру в справедливость. Люди знают: это под силу князю-чародею Всеславу, пусть даже его давняя ссора с Ярославичами сделала северный удел изгоем земли русской. Вера в Бога укажет правильный путь, хорошие люди всегда помогут, а добро и честность станут единственной опорой и поддержкой, когда надежды больше не будет. Но что делать, если на пути к добру и свету жертвы неизбежны? И что такое власть: сила или мудрость?
Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.
Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.
В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород". Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере. Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.
Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».