Пленные генералы Российской императорской армии 1914-1917 гг. - [22]
Хорошо известно, что в Германии «было традиционно плохое отношение к русским военнопленным»[197]. Прискорбно, но одной из главных причин этого было специфическое и в целом негативное отношение российского правительства к своим согражданам, оказавшимся в плену. Прекрасной иллюстрацией этого может послужить письмо начальника штаба Верховного Главнокомандующего М. В. Алексеева председателю Совета министров И. Л. Горемыкину от 31 декабря 1915 г., в котором генерал выражал опасения по поводу масштабов развернувшейся в стране кампании помощи российским военнопленным в Германии и Австрии. Упоминая о «неуместной шумихе в газетах», Алексеев беспокоился: «…не будет ли общество говорить об этом (оказании помощи нашим пленным. — Ф.Г., С.Ж.) более чем следует»[198]. Далее он писал: «…желательно, чтобы дело помощи творилось молча, как неизбежный акт милосердия к попавшим в плен, большинство которых подлежит суровому осуждению (курсив наш. — Ф.Г., С.Ж.). Тогда в глазах пленных это будет знаком милосердия Государства во внимание к их голодному существованию, но не долг и обязанность Государства, а еще хуже — общества»[199]. Так относилось к своим пленным Верховное командование, всю летне-осеннюю кампанию 1915 г. гнавшее необученные и безоружные толпы, слабо представлявшие себе цели войны, на противника, в изобилии обладавшего боеприпасами и техникой! Вполне естественно, что при такой позиции власть предержащих вся организация помощи пленным сосредоточилась в общественных структурах, обладавших весьма ограниченными возможностями, особенно в плане воздействия на правительства держав противоположного лагеря. Более того, деятельность общественных организаций всячески замалчивалась российским правительством, чинившим им на каждом шагу препоны[200]. Безучастие государства к положению пленных проявилось и в проблеме питания, как правило, чрезвычайно плохого. Если судить по воспоминаниям, пленные русские офицеры и генералы могли не голодать только благодаря посылкам своих близких из России.
Лагеря для военнопленных в Германии нередко располагались в болотистой местности, в неприспособленных зданиях. Пленные российские генералы содержались, как правило, в немецких крепостях, переоборудованных с началом войны в офицерские лагеря. В Германии наиболее крупными лагерями военнопленных были Кёнигштейн на Эльбе, где содержались чины 2-й армии, захваченные в Восточной Пруссии в августе 1914 г., и Нейссе, куда был помещен бывший гарнизон Новогеоргиевска. Значительное число пленных генералов содержалось в лагерях для офицеров Бланкенбург, Бад Кольберг, Денгольм-Штральзунд, Оснабрюк, Меве[201] и Кюстрин (последние два считались штрафными). Взятые в плен австро-венграми были размещены в лагерях Лек (иначе — Леха) и Нейленгбах. Стоит отметить, что военачальники, попавшие в плен вместе, часто оказывались распределены по нескольким пунктам. Так, к сентябрю 1916 г. генералы, захваченные в Новогеоргиевске, содержались в шести различных лагерях[202]. Практиковались также переводы из одного места содержания в другое. Генерал H. H. Мартос, после кратковременного пребывания в лагере Бад Кольберг[203], был переведен в Бланкенбург под Берлином, а затем, уже после Февральской революции, когда предполагался обмен пленными из числа раненых и инвалидов, вместо отправки в Данию был заточен в крепость Кюстрин, где едва не погиб[204].
Попавшие в плен русские военачальники терроризировались немецкими властями, предъявлявшими им нелепые обвинения. Вот как описывает подобный случай генерал Мартос: «В газетах меня стали яростно травить, думаю, что по благосклонному указанно Людендорфа, а через 15–20 дней вызвали к следователю, который объявил мне, что я обвиняюсь: в обстреливании необоронявшихся населенных пунктов, в грабеже, в насилии над мирными жителями, и особенно над женщинами и детьми, и что за эти деяния мне угрожает смертная казнь. Через полгода, в марте или феврале 1915 г., мне было прочитано очень пространное постановление, суть которого заключалась в том, что по недоказанности обвинения я освобожден от суда»[205].
Условия содержания в плену, хотя и не могли идти ни в какое сравнения с происходившим в лагерях военнопленных в 1941–1945 гг., были все же чрезвычайно тяжелы[206]. Грубое и жестокое обращение с пленными, плохое питание приводили к весьма печальным результатам. Выше уже говорилось о смерти генерала Л. A. Фредерикса. Умерли, находясь в плену, А. Б. Преженцов (30 октября 1915 г.)[207], С. И. Федоров (24 марта 1916 г.), М. Д. Шрейдер (10 мая 1916 г.)[208] и В. В. Салтыков (17 декабря 1917 г.)[209] — люди еще совсем не старые, все моложе 60 лет. В январе 1917 г. генерал A. A. Брусилов, ходатайствуя о возвращении из плена генерала Л. B. Де Витта, писал, между прочим, следующее: «Крайне строгий и суровый режим, по словам вернувшейся из объезда германских лагерей военнопленных его жены
