Пленники утопии. Советская Россия глазами американца - [10]
I
Россия топчется на месте
Перевод М. А. Ковалева
Бледная маленькая чиновница подняла глаза. «Распишитесь», – устало, но твердо промолвила она.
«Я не умею писать», – сказала крестьянка, порывисто вскинув голову в платке.
«В таком случае вы не можете выйти замуж».
Светловолосый жених, высокий, хорошо сложенный юноша в рабочей спецовке, одетый бедно, но аккуратно, молча наблюдал. Он уже расписался в реестре. В свои двадцать девять лет он успел дважды развестись. На вопрос о роде занятий он ответил: «Безработный». Девушка назвалась «сельскохозяйственной работницей».
Все, кто присутствовал в помещении, в том числе другие пары, ждущие своей очереди сочетаться браком, убеждали девушку расписаться в бланке, протянутом ей чиновницей. Девушка то ли упрямилась, то ли кокетничала, и все твердила, что не умеет писать.
В соседней комнате советская власть подсчитывала число умерших и новорожденных. А в следующей проворачивали свое дело жернова разводов. Над всем этим сардонически улыбался со своего почетного места бюст Ленина. А еще выше сияли серп, молот и пятиконечная звезда – символы Новой России.
Юная крестьянка, которую, наконец, убедили, неуклюже примерялась взять перо, когда странная, словно потусторонняя мелодия донеслась снаружи и отвлекла мое внимание. Что-то было в этой унылой и однообразной песне, какая-то пронзительная прелесть, напоминавшая бурлацкую «Эй, ухнем!»
«Что это?» – спросил я своего русского гида.
«Должно быть, – ответила она, – рабочие несут тяжелую мебель или станок. Они всегда поют, когда работают!»
«Но мне кажется, что это детские голоса».
Моя наставница подошла к окну.
«Верно, – сказала она, – это малолетние арестанты в милицейском участке.
«А что они поют?» – поинтересовался я.
«Они поют "Дайте хлеба, дайте хлеба", – ответила она, – они голодные».
Я подошел к окну. Участок находился в некотором отдалении. Лиц детей было не разглядеть. Они продолжали петь: «Хотим хлеба, хотим хлеба».
«Это беспризорники?» – поинтересовался я.
«Беспризорников у нас больше нет», – ответила моя провожатая.
Беспризорные дети России
Годами триста тысяч детей в возрасте от шести до шестнадцати лет – сироты революции – представляли для советского правительства одну из серьезнейших проблем. Их родители умерли, а остальным до них не было дела. Эти дети не хотели оставаться в школах. Они были подобны одичавшим зверькам, которые когда-то были домашними. Пристрастившись к бродяжничеству, они жили попрошайничеством и воровством. Морозными ночами они спали на улицах у огромных открытых печей.
«Что сталось с беспризорниками?» – поинтересовался я.
«Одни умерли; других власти собрали в бывших монастырях, откуда просто так не сбежишь. Мы держим их там до тех пор, пока они не научатся какому-нибудь ремеслу».
Из других источников я получил верные сведения о том, что отдельные шайки – остатки некогда огромной армии – продолжают выживать.
Не знаю, были ли дети, которых я встретил, такой шайкой бродяг-отщепенцев. Душой я был с ними. Кем бы они ни были, они страдали от голода.
Не в силах помочь, я отступил от окна в глубь помещения, где ЗАГС – государственное учреждение, ведающее гражданскими делами – связывал и развязывал брачные узы. С блокнотом в руках я слушал, как выполнялась процедура, но унылое детское пение все еще доносилось из-за окна.
Наконец девушка-крестьянка нацарапала закорючку в регистрационной книге. По-видимому, писать она все-таки умела. Может, стеснялась демонстрировать неуклюжесть своих каракуль на глазах у иностранцев… Бедняжке было невдомек, что в глазах большевистского закона ее брак будет столь же действителен и без регистрации. Молодожены решили пуститься по волнам супружеской жизни под фамилией жениха. Следующая пара предпочла фамилию невесты. Никто не замечал нескончаемого детского пения. Невесты, женихи и служащие были слишком погружены в собственные дела, а может быть, их сердца зачерствели из-за того, что подобное происходит слишком часто.
Без обуви
Вдруг пение смолкло, так же неожиданно, как и началось. Я подошёл к окну. Однако не увидел их даже мельком, даже какого-нибудь взъерошенного затылка. Дети исчезли. Полная тишина. Наверное, их куда-то увели. В положении заключенных было одно преимущество – они получали хлеб без хлебных карточек. Дети исчезли, но мелодия их песни осталась со мной. Она до сих пор звучит в моей памяти. Эти маленькие голодающие символизируют Россию. Россия хочет хлеба. Но она поет, даже когда страдает от голода.
В памяти запечатлелась еще одна сцена. В скором поезде Варшава – Москва мелкая пыль, поднимающаяся от непокрытой гравием железнодорожной насыпи, проникала в наши глотки и легкие. Смешиваясь с паровозной копотью, она оседала на нашей одежде и лицах. Она покрывала наши постели. Она сыпалась в наш чай. Она едва давала дышать. Несколько более просторное, благодаря широкой колее русских железных дорог, купе не компенсировало тех мук, которые нам пришлось вынести. Я узнал, что многие спасаются, прикрывая рот и нос марлей. Никогда в жизни не поеду этой дорогой летом, разве что в противогазе.
Не в силах спать, мы с женой выходили в тамбур на каждой остановке, чтобы полюбоваться происходящим внизу. На одной из станций – явно в маленьком захолустном городке – мы видели, как горожане или окрестные крестьяне прощались с парнем, решившим отряхнуть со своих ног прах родных мест и перебраться в столицу. Следует отметить, что на ногах, с которых он отряхивал этот самый прах, не было обуви. Его бородатый отец и все остальные бородатые родственники мужского пола по русскому обычаю целовали юношу в щеки, пока едва не погребли его под грудой своих ласк. Некоторые были в меховых шубах – вероятно, единственном своем одеянии, другие в свободных рубахах, а третьи и вовсе в неописуемых лохмотьях. Наши взгляды вновь обратились к их нижним конечностям. Ботинок не было ни у кого. Вместо обуви все они ловко оборачивали ноги каким-то тряпьем. Я видел, как многие, и мужчины, и женщины, прибегали к подобным ухищрениям и в больших городах. Даже в Москве многие, в остальном вполне аккуратно одетые мужчины, ходили босиком. России не хватает не только хлеба, но и одежды с обувью.
Роман «Обнаженная в зеркале» (1953) – последнее и наиболее зрелое произведение известного американского писателя и поэта Джорджа Сильвестра Вирека (1884–1962), где, как в фокусе, собраны основные мотивы его творчества: гармония отношений мужчины и женщины на физиологическом и психологическом уровне, природа сексуального влечения, физическое бессмертие и вечная молодость. Повествование выстроено в форме череды увлекательных рассказов о великих любовниках прошлого – от царя Соломона до Наполеона, причем история каждого из них получает неожиданную интерпретацию.На русском языке издается впервые.
Первый американский декадент Джордж Сильвестр Вирек (1884–1962) впервые приходит к русскому читателю с романом «Дом вампира» (1907), пережившим второе рождение в новом веке. Знакомство с Виреком — собеседником Альфреда Дугласа и Зигмунда Фрейда, Адольфа Гитлера и Алистера Кроули — будет увлекательным. «Вирек наделен выдающимся талантом к отточенным фразам, сильным чувством ритма и большим критическим даром. Он хорошо знает мир. Его не вводят в заблуждение притворство людей общества и проститутские ужимки прессы».
В книге приводятся свидетельства очевидца переговоров, происходивших в 1995 году в американском городе Дейтоне и положивших конец гражданской войне в Боснии и Герцеговине и первому этапу югославского кризиса (1991−2001). Заключенный в Дейтоне мир стал важным рубежом для сербов, хорватов и бошняков (боснийских мусульман), для постюгославских государств, всего балканского региона, Европы и мира в целом. Книга является ценным источником для понимания позиции руководства СРЮ/Сербии в тот период и сложных процессов, повлиявших на складывание новой системы международной безопасности.
Эта книга рассказывает об эволюции денег. Живые деньги, деньги-товары, шоколадные деньги, железные, бумажные, пластиковые деньги. Как и зачем они были придуманы, как изменялись с течением времени, что делали с ними люди и что они в итоге сделали с людьми?
Говорят, что аннотация – визитная карточка книги. Не имея оснований не соглашаться с таким утверждением, изложим кратко отличительные особенности книги. В третьем томе «Окрика памяти», как и в предыдущих двух, изданных в 2000 – 2001 годах, автор делится с читателем своими изысканиями по истории науки и техники Зауралья. Не забыта галерея высокоодаренных людей, способных упорно трудиться вне зависимости от трудностей обстановки и обстоятельств их пребывания в ту или иную историческую эпоху. Тематика повествования включает малоизвестные материалы о замечательных инженерах, ученых, архитекторах и предпринимателях минувших веков, оставивших своей яркой деятельностью памятный след в прошлые времена.
Во второй книге краеведческих очерков, сохранившей, вслед за первой, свое название «Окрик памяти», освещается история радио и телевидения в нашем крае, рассказывается о замечательных инженерах-земляках; строителях речных кораблей и железнодорожных мостов; электриках, механиках и геологах: о создателях атомных ледоколов и первой в мире атомной электростанции в Обнинске; о конструкторах самолетов – авторах «летающих танков» и реактивных истребителей. Содержатся сведения о сибирских исследователях космоса, о редких находках старой бытовой техники на чердаках и в сараях, об экспозициях музея истории науки и техники Зауралья.
Книга содержит воспоминания Т. С. Ступниковой, которая работала синхронным переводчиком на Нюрнбергском процессе и была непосредственной свидетельницей этого уникального события. Книга написана живо и остро, содержит бесценные факты, которые невозможно почерпнуть из официальных документов и хроник, и будет, несомненно, интересна как профессиональным историкам, так и самой широкой читательской аудитории.
Эта книга является второй частью воспоминаний отца иезуита Уолтера Дж. Чишека о своем опыте в России во время Советского Союза. Через него автор ведет читателя в глубокое размышление о христианской жизни. Его переживания и страдания в очень сложных обстоятельствах, помогут читателю углубить свою веру.