По крайней мере, если их охраняет Конан.
Вроде бы и дальше все шло неплохо. Почтенный Тулгун Сад, которому северянин в свое время оказал несколько серьезных услуг, избавив от покушавшихся на его добро злоумышленников, не отказал в просьбе и даже пообещал больше, чем рассчитывал киммериец. Все шло как нельзя лучше, и все-таки день оказался безвозвратно испорченным.
Не помогало даже сознание того, что мерзавец в прямом смысле слова поплатился головой — слишком быстро и легко все получилось. Конану никогда не доставлял удовольствия вид умирающего врага, никогда не привлекали его картины чужих мучений.
Для него враг оставался врагом лишь до тех пор, пока был жив, а после этого превращался в ничто, и Конан забывал о его существовании.
На этот раз все было иначе. Конан искал Маргаба, а перед лицом его стояло милое личико Лисенка, превращенное в сплошной синяк, и киммериец с наслаждением перебирал в уме способы, которыми собирался умертвить мерзавца, жалея только о том, что сделать это можно лишь один раз.
Но случилось все гораздо быстрее, чем он мечтал, и намного проще, чем рассчитывал Маргаб.
Конан вспомнил осветившееся радостью лицо убийцы, когда тот увидел вошедшего Конана, и сменивший ее ужас, когда он прочел в глазах киммерийца свой смертный приговор.
Смерть трусливого негодяя не принесла молодому варвару той радости, которую он надеялся испытать. Его противник не успел взяться за оружие, и они сошлись в рукопашную, но борьбы не получилось.
Маргабу удался его знаменитый удушающий захват, из которого еще не удавалось вырваться никому. Возможно, не удалось бы и киммерийцу, если бы мощная шея туранца, на которой сидела бритая наголо бородатая голова, не переломилась раньше, отвратительно хрустнув напоследок.
Конан не испытал ни удовольствия, ни тем более гopдости. Слишком несоизмеримыми оказались боль, что причинил киммерийцу этот выродок, и принесенная им в уплату долга вира.
Лишь позднее он понял, что все гораздо проще. Нельзя испытать радость, раздавив паразита, даже если тот способен лишить тебя жизни ядовитым укусом, а Маргаб никак не мог считаться достойным противником, хотя и был неимоверно силен, по-звериному жесток и смертельно опасен.
Теперь это уже не имело значения.
Солнце клонилось к закату, когда охранявшие вход в усадьбу воины услышали топот копыт и скрип колес в конце улицы, Конан, хоть и расположился на отдых в глубине двора, в тени деревьев, и не мог слышать их, сразу понял по тому, как засуетились стражники у ворот, что что-то случилось.
Оцепенение мигом слетело с него, он мгновенно оказался рядом и, отперев ворота, выглянул наружу.
Медленно, со скрипом к нему приближались четыре подводы в сопровождении десятка зуагиров в пестрых джуббэ, бритые головы которых венчали не первой свежести сарыки. Впереди шел немолодой уже мужчина, и его стоптанные чарыки ясно указывали на то, что дорог ими исхожено немало. У ворот человек остановился и неожиданно весело посмотрел в глаза киммерийцу.
— Привет тебе, светлейший, от господина нашего, почтенного Тулгун Сада.
Он склонился перед Конаном, но тут же выпрямился и посмотрел на киммерийца смеющимися глазами.
— Господин мой, да продлит Эрлик его дни, долго смеялся, рассказывая, что замыслил ты, и можешь не сомневаться, выбор, сделанный мною, прольет на сердце твое потоки блаженства. Ты сможешь убедиться в этом, как только увидишь все своими глазами.— Он сделал паузу и вновь посмотрел на Конана, словно вот-вот не выдержит и рассмеется.— Где разгружаться-то?
Как ни тяжело было на душе киммерийца, но и его невольно заразила веселость позднего гостя. Он улыбнулся и махнул рукой.
— В правом дальнем углу за домом.
Улыбчивый старик что-то крикнул гортанно своим людям, подводы вновь заскрипели давно несмазанными колесами, и процессия проследовала через ворота.
В считанные минуты на указанном Конаном месте выросла пара загонов с кормушками и поилками. Рядом с загоном аккуратной кипой легло несколько мешков корма, огромная булькающая, отдающая тиной бочка и десять бочонков красного пуантенского, а вслед за тем, с шумом и криками, начали вылезать и будущие обитатели загородок.
Белогрудые гуси налево, пестрые широкогрудые козлы направо.
— Сколько с тобой людей? — Конан обратился к моложавому старику.
— Вместе со мной пятнадцать будет.
Конан отсчитал пятнадцать монет:
— Выпей за мою удачу, а если купишь себе новые башмаки,— он посмотрел на стоптанные чарыки старика,— я тоже не обижусь.
— О, господин!
Старик склонился в поклоне, но Конан бросил небрежно:
— Не надо!
Старик разогнулся и, обернувшись, вновь выкрикнул гортанную фразу, после чего опять посмотрел на Конана:
— Прежде чем уйти, я должен сказать тебе еще кое-что очень важное. И те и другие,— он по очереди указал на обладателей перьев и копыт,— твари своенравные и лучше просто так на дороге им не попадаться. Они слушаются лишь своих вожаков. Зовут их Рогчар и Клинго. Между собой они ладят, но всех прочих тварей, как четвероногих так и двуногих, на дух не переносят. Так что постарайся подружиться с вожаками, иначе тебе придется туго.
С этими словами он повернулся и, не оборачиваясь, пошел к выходу, нагоняя своих.
