Пленник Зенды. Месть Руперта - [112]

Собравшиеся с удивленными лицами и открытыми ртами гуськом вышли из комнаты. Ришенхайм поднялся.

– Если хотите, можете остаться, – сказал Рудольф, и граф опустился на колени перед своим мертвым родственником.

Заметив кровати у стены, я коснулся плеча Ришенхайма и указал на одну из них. Вдвоем мы подняли Руперта Гентцау. Его пальцы все еще сжимали револьвер, и Берненштейн с трудом извлек его. Потом Ришенхайм и я уложили тело на кровать, прикрыв его плащом, который до сих пор был испачкан грязью, оставленной ночной экспедицией к охотничьему домику. Лицо Руперта было таким же, как перед выстрелом, – в смерти, как и в жизни, он был одним из самых красивых молодых людей Руритании. Думаю, много женских сердец ощутило боль и много глаз наполнилось слезами, когда стало известно о его вине и смерти. Некоторые дамы в Штрельзау до сих пор носят его побрякушки, как знак постыдной страсти, которую не могут забыть. Даже я, у которого имелись все причины ненавидеть и презирать Руперта, пригладил ему волосы, покуда Ришенхайм рыдал как ребенок, а молодой Берненштейн стоял у камина, не глядя на мертвеца. Только Рудольф, казалось, не обращал на него внимания и не думал о нем. Его взгляд утратил неестественную радость, став холодным и спокойным. Взяв свой револьвер с каминной полки, он положил его в карман, а револьвер Руперта аккуратно вернул на прежнее место.

– Давайте отправимся к королеве, – сказал мне Рудольф, – и сообщим ей, что письмо уничтожено.

Движимый внезапным импульсом, я подошел к окну и высунул голову. Меня приветствовали громкими криками. Толпа внизу увеличивалось с каждой минутой – люди стекались отовсюду, ибо новости о происшедшем на чердаке распространялись как лесной пожар. Через несколько минут об этом должен был узнать весь Штрельзау, через час – все королевство, а впоследствии – вся Европа. Руперт был мертв, а письмо уничтожено, но что нам сказать толпе об их короле? Странное чувство беспомощности овладело мною, найдя выход в глупом смехе. Берненштейн подошел ко мне и тоже выглянул из окна.

– Ваш приезд во дворец будет истинно королевским, – сказал он, повернувшись к Рудольфу.

Мистер Рассендилл не ответил, но, подойдя ко мне, взял меня за руку. Мы вышли, оставив Ришенхайма рядом с телом. Берненштейн сразу последовал за нами, вероятно, считая, что должен выполнить обещание, данное королеве. За дверью никого не оказалось. В доме было очень тихо, а шум с улицы едва доносился. Но, спустившись на первый этаж, мы обнаружили двух женщин. Матушка Хольф стояла на пороге кухни – она выглядела ошеломленной и испуганной. Роза прижималась к ней, но при виде Рудольфа подбежала к нему и упала перед ним на колени, бормоча бессвязные благодарности небесам за его спасение. Рудольф склонился к ней и что-то прошептал. Девушка покраснела от радости и гордости. Поколебавшись, Рудольф посмотрел на свои руки, но на них не было колец, кроме того, которое давно подарила ему королева. Тогда он отстегнул цепочку, достал из кармана свои золотые часы и, перевернув их, показал мне монограмму «R.R.».

– «Rudolfus Rex» [3],– прошептал он с усмешкой и вложил часы в руку девушки со словами: – Храните это в память обо мне.

Смеясь и всхлипывая, Роза прижала к себе часы одной рукой, а другой держала за руку Рудольфа.

– Вам придется отпустить меня, – мягко произнес он. – Я должен идти.

Я взял девушку за руку, убедив ее встать. Рудольф подошел к старухе и обратился к ней строгим тоном:

– Не знаю, насколько вы замешаны в заговоре, который готовился в вашем доме, и сейчас не хочу это знать, так как мне не доставляет удовольствия наказывать старую женщину. Но берегитесь! Первое же ваше слово и действие против короля повлечет за собой быстрое и суровое наказание. Если вы будете мне досаждать, я не пощажу вас. Несмотря на предателей, я все еще король в Штрельзау.

Он сделал паузу, глядя на старуху в упор. Она опустила глаза; ее губы дрожали.

– Да, – повторил Рудольф. – Я все еще король в Штрельзау. Так что ведите себя тихо и держите язык за зубами.

Женщина не ответила, и он направился к выходу. Я последовал за ним, но старуха схватила меня за руку.

– Ради бога, кто это? – прошептала она.

Я поднял брови:

– Вы совсем обезумели? Не узнаете вашего короля? Лучше запомните, что он сказал. У него достаточно слуг, чтобы выполнить его приказ.

Старуха отпустила меня и шагнула назад. Молодой Берненштейн улыбнулся – наше положение скорее радовало его, нежели беспокоило. Мы оставили старуху испуганной, озадаченной и полной сомнений, а девушку – с румяными щеками и сияющими глазами, сжимающую обеими руками дар короля.

Берненштейн больше меня сохранил присутствие духа. Он побежал вперед, распахнул дверь и с низким поклоном шагнул в сторону, пропуская Рудольфа. Теперь улица была полностью забита людьми, и тысячи глоток выкрикивали приветствия в приливе восторга. Шляпы и платки мелькали в воздухе. Известия о спасении короля моментально распространились по городу, и люди собрались, чтобы воздать ему почести. Они отобрали ландо у какого-то господина, выпрягли лошадей и поставили его у двери дома. Рудольф задержался на пороге, пару раз приподняв шляпу; лицо его было абсолютно спокойным, и я не замечал дрожи в его руках. Он сел в экипаж, а мы с Берненштейном опустились на заднее сиденье лицом к нему. Толпа вокруг не расходилась, и казалось, что мы не сможем сдвинуться с места, не раздавив кого-нибудь. Но вскоре экипаж медленно тронулся – вместо лошадей в него впряглись люди. Рудольф продолжал поднимать шляпу, кивая направо и налево. Потом он повернулся к нам. Наши взгляды встретились, и мы все трое улыбнулись, несмотря на то, что произошло и что нас ожидало.