Племя - [9]

Мой отец был наполовину евреем и вырос в Европе. Ему было тринадцать лет, когда его семья бежала от испанской гражданской войны и поселилась в Париже. Но через четыре года ему вновь пришлось спасаться, уже от немецкой армии, на этот раз в США. Там молодой человек попытался записаться в армию, но ему было отказано из-за астмы. В конце концов отец стал помогать вооруженным силам, работая над самолетными двигателями в Нью-Джерси. Позже он защитил диплом по механике жидкостей и занялся проектированием подводных лодок.

Когда мне исполнилось восемнадцать, я получил по почте свою карточку военной повинности на случай, если Соединенным Штатам потребуется призвать меня в армию. Но я заявил, что не собираюсь записываться. Война во Вьетнаме только что закончилась, и каждый мой знакомый взрослый был против нее. Лично я не имел ничего против армии, но просто не доверял правительству, которое могло отправить меня на никому не нужную войну.

Реакция отца удивила меня. Вьетнам сделал его яростным противником войны, и я ждал его похвалы. Но вместо этого он сказал, что американские солдаты боролись с фашизмом во время Второй мировой войны и что тысячи молодых американцев похоронены во Франции. Мне запомнились его слова:

«Не думай, что ты ничего не должен своей стране. Ты в долгу перед ней, и, может быть, тебе придется отдать ей свою жизнь».

Слова отца полностью перевернули мой взгляд на этот вопрос. Внезапно призыв в армию стал казаться не столько обязанностью, сколько возможностью совершить великое дело. Он ясно выразил мысль, что если Соединенные Штаты начнут войну, которая покажется мне неправильной, то я всегда могу отказаться в ней участвовать. По его мнению, протест против аморальной войны так же почетен, как участие в справедливой. В любом случае нужно помочь моей стране защитить принципы и идеалы, которые поддерживали меня всю жизнь.

Во многих племенных обществах молодым людям нужно было показать свою готовность к взрослой жизни, пройдя ряд испытаний. В некоторых племенах, таких как марана на севере Австралии, эти испытания были столь жестоки, что их участники время от времени погибали. Те, кто отказывался их проходить или проваливал эти испытания, не считались мужчинами, и им приходилось жить в неких «гендерных сумерках».

Современное общество, как мы можем видеть, не посвящает юношей в мужчины, но многие мальчишки все еще лезут из кожи вон, чтобы продемонстрировать свою готовность стать ими. И делают это весьма неуклюже. Они гоняют на машинах, ввязываются в драки, задирают друг дружку, занимаются спортом, вступают в студенческие братства, напиваются и ставят свою жизнь на карту тысячами идиотских способов. Девочки редко так рискуют.

В результате современные мальчики гибнут от насилия и несчастных случаев гораздо чаще девочек. Многие поколения людей пытаются самостоятельно пройти такое посвящение, раз их общество больше этим не занимается.

С этой точки зрения, призыв мальчиков на войну – это скорее не жестокость, а помощь им в стремлении повзрослеть и заслужить сопутствующее этому уважение.

Во всяком случае, именно так мне удалось определить свой интерес к военной службе в молодости. Видимо, поэтому в тридцать один год я, сломленный и потерянный, оказался на бетонированной площадке аэропорта Сараево, слушая треск пулеметов из соседнего пригорода.

Сараево пытались взять сербские войска, которые захватили бо́льшую часть Боснии во время гражданской войны, начавшейся после распада бывшей Югославии. У меня почти не было журналистского опыта, но я прилетел в Вену, поездом добрался до Загреба и прибыл на станцию, где полевые орудия лежали рядком на повозках без бортов, а вокруг стояли солдаты с длинными ножами у пояса.

Стояла теплая летняя ночь, воздух был словно наэлектризован. Именно так мне представлялось все это в подростковом возрасте. Я взял тот же рюкзак, с которым десять лет назад ездил на запад, сложил в него стопку блокнотов, пенал с ручками, ручную пишущую машинку и смену одежды. В Сараево не было электричества, так что пишущая машинка дала бы мне возможность постоянно писать и сдавать статьи, если повезет получить заказ. У меня также был спальный мешок и письмо от редактора журнала, которого я попросил поручиться за меня, чтобы получить по приезде хотя бы журналистский пропуск.

В конце концов я добрался до Сараево на борту самолета ООН с гуманитарной помощью. Когда-то Сараево был великолепным городом эпохи Габсбургов, полным кафе, картинных галерей и театров, но теперь он изнемогал от июльского зноя и вонял горящим мусором. Искореженные машины заполонили перекрестки, где проходили уличные бои, и почти каждое здание было испещрено следами шрапнели. Верхние этажи здания газеты «Ослободжение» провалились на нижний этаж.

Люди нанимали такси, чтобы подъехать поближе к линии фронта и поговорить по рации с друзьями по ту сторону, которые тоже приезжали на такси. Ночью город поглощала полная, абсолютная тьма. По нему можно было ходить так, будто ты – последний человек на Земле. А днем улицы наполнялись людьми, которые несли кувшины с водой, волокли ветки на растопку или в офисной одежде искали работу. Они изображали подобие прежней жизни. Пустыри вокруг многоквартирных домов были засажены овощами, а в реке даже стояла маленькая турбина из жестяных банок и велосипедного колеса, которая за день могла зарядить автомобильный аккумулятор.