Племенные войны - [8]

Позднее, через три года, она сделается то ли женой Маннера, то ли не женой Маннергейма. Ее даже вывезут в Советскую Россию, и тотчас же посадят на Соловки. А там она утопится в речке, потому что жить так больше не пожелает. Жертва идеалов, в конце концов, пожертвует собой. Действительно, несчастная Ханна Малм.

Гражданская война в стране продолжает полыхать, но не она приносит жестокие страдания. В городке Китее свирепствует голод, первыми жертвами которого становятся дети, много детей.

«Когда поют солдаты — тогда мальчишки спят». Когда солдаты не поют, ребятишки начинают ограничиваться в пище. Всю еду жрут противоборствующие армии. По закону военного времени. Кто-то должен быть сильным, чтобы держать в руках оружие.

Весна 1918 года не торопилась озарить измученных людей солнечной улыбкой. И люди тоже переставали улыбаться друг другу. Когда же человек перестает улыбаться, у него появляется прекрасная возможность стать животным.

Несколько животных, отобранных Василием Мищенко, вырезали четыре дома в пригороде Эспоо. Взрослые жертвы расправы изначально поддерживали Революцию, как таковую, ну а жертвы-дети просто были с родителями. Похороны состоялись массовые, но какие-то безвольные. Собравшийся народ плакал и горевал.

Сунувшийся, было, с пламенной проповедью о «мщении лахтарит» толстый революционер Саша Степанов, высунулся обратно, ловко просчитав всеобщее настроение толпы, как неуправляемое, и быстро затерялся среди подходящих к похоронам людей.

Никто не взывал к правосудию, никто не клеймил врагов революции. Народ рыдал.

На весеннее солнцестояние, наконец, выглянуло солнце. Вместе с ним выглянули спортсмены, собравшиеся в парке на первый забег по случаю открытия легкоатлетического сезона. Бегуны выглядели невозмутимо, наплевав на все реалии времени, и каждый жил предстоящим состязанием.

Вместе с ними к парку подтянулись мамашки с колясками, папашки с папиросками и мальчишки с рогатками. И Тойво тоже подтянулся. У него с собой не было ни коляски, ни папироски, ни рогатки. Зато у него имелся повод: как же, именно сегодня была памятная годовщина битвы с сатанистами на берегах озера возле Каяни. Соучастник в ней, друг-товарищ Вилье Ритола, тоже мог сегодня побегать, да он где-то в Америке строит свое счастье. Зато другой бегун — Пааво Нурми — в наличие.

Тойво не решился подойти к нему до старта, чтобы не отвлекать от предстоящего состязания, поэтому присел на облупившуюся скамейку и стал глазеть по сторонам. Мимо него проходили люди, в большей своей массе — незнакомые. Но встречались и известные ему личности, как одного — так называемого «красного» лагеря, так и другого — «белого». Все они вежливо здоровались и друг друга бить и убивать не торопились. Спорт в чистом виде не выражал политических пристрастий, поэтому был интересен и тем, и другим. Болей себе на здоровье, и верь, что победит сильнейший.

Старт был массовым, вот финиш таковым уже не был. Пааво бежал равномерным механическим шагом, под который не мог подстроиться ни один из спортсменов. Он умчался от ближайшего преследователя, как лось по чистому полю от волков. Сомнений в том, кто победит, не возникало, кое-кто с папиросками даже принялись биться об заклад: «на сколько минут и секунд он оторвется от второго места».

Бегуны бежали несколько кругов вдоль парка, общая дистанция выходила порядка десяти с лишним километров. Народ подбадривал криками и аплодисментами каждого легкоатлета, даже последнего. Последний от этого как-то воодушевился, догнал прочих спортсменов — и последних сделалось много.

Ну, а первого подгоняли радостными криками: «Пааво! Пааво!» Нурми чесал, как ошпаренный, временами поглядывая на секундомер, зажатый в правой руке. Лицо его оставалось бесстрастным, ноги мелькали, как колесные кулисы у поезда.

Перед финишем он еще добавил, поэтому успел переодеться, пока прибежал второй призер. Тойво не преминул воспользоваться паузой, пока добежали прочие участники, и подошел с поздравлением в победе.

— Ага, спасибо, — ответил Нурми и заговорщицки подмигнул. — Я должен тебе кое-что сказать.

— Ага, спасибо, — согласился Антикайнен и тоже подмигнул. — Подожду.

Ждать пришлось до конца награждения. Какие-то дядьки вручили Пааво венок на шею, долго трясли его руку, потом то же самое проделали с другими призерами, а потом народ потихоньку начал рассасываться. Кто — по своим революционным делам, кто — просто по делам, кто — лакать пиво.

— Ну? — нетерпеливо вопросил Тойво, изрядно уже продрогший.

— Баранки гну, — ответил Пааво. — Сейчас я тебе нарисую план в лучшем виде.

Он снял с себя венок, повесил его на шею Антикайнена, откуда-то из воздуха достал листок бумаги и химический карандаш.

— Гарри Гудини? — хмыкнул Тойво.

— Лучший бегун современности Пааво Нурми под руководством лучшего фокусника всех времен и народов Гарри Гудини, — нравоучительным тоном заметил бегун и начал рисовать. — Вот сарай у оврага, вот одинокостоящая осина, а вот выступающий корень.

— В земле? — догадался Антикайнен.

— Нет, не в земле, — возразил Пааво.

— В дупле? — снова попытался угадать Тойво.

— Почему — в дупле? — укоризненно посмотрел на него Нурми.