Племенные войны - [10]

Брали с постелей тех, кто был зажиточней среднего по зажиточности уровня, стремясь, в первую очередь, охватить семьи с достаточно высокими моральными ценностями, кого принято называть «законопослушными». Им не доверяла новая власть, потому что вся власть всегда опирается на свой незыблемый и принятый по умолчанию закон компромата. Если человек ни в чем не запятнан, значит — это сильный человек, значит — он представляет угрозу. Слабыми можно манипулировать. Что тут поделаешь — ССП, свод сволочных правил (общечеловеческий) никто не отменял, да и не будет отменен никогда, пока люди объединены машиной, именуемой «государство».

В то время как латыши, перекладывая из рук в руки оснащенные штыками винтовки Мосина, деловито проводили поверхностный обыск в квартире у Лотты, комиссарша, с ненавистью поглядывая на сбившихся в кучку мать, отца и детей, объясняла им, что мера эта — временная. После обстоятельного разбора и рассмотрения всех фактов, степень вины каждого члена семьи против Революции будет определена, осуждена судом, либо — оправдана. Потом можно будет вернуться домой. А пока — брать с собой только легкую поклажу и грузиться в грузовую машину «Форд» для отправки на вокзал.

— Как же так? — вполголоса возмутился отец. — А кто же завтра работать будет? Ведь пропадет все!

— А работать тебе, буржуй, больше не надо! — сказала комиссарша. — Ты поступаешь на государственное обеспечение. Полное обеспечение!

— И куда же нас? — всхлипнула мать.

— Куда товарищ Мищенко распорядится, — закончила все разговоры революционная дамочка. — Грузите этих, товарищи!

Латыши, подталкивая прикладами, разместили Лотту и ее семью в грузовик, посмеиваясь про себя их тощим пожиткам, и увезли на вокзал к вагону.

В то время система репрессирования пока еще не была отлажена, выполнялась всеми правдами-неправдами только цель — изъять ценности, а что делать дальше с попавшими под раздачу гражданами и гражданками было неясно. Можно было, конечно, распустить по домам, пусть себе радуются жизни, но это было опасно. Не все способны радоваться внезапно навалившейся нищенской жизнью. Потянется народ в контрреволюцию, да не простой народ, а морально стойкий, умственно умный, физически подготовленный, вдруг, решивший, что ему, в принципе, теперь нечего терять. От такого только беды и ждать!

Посадить в тюрьмы — так нет столько тюрем, все не влезут. На каторгу, былую, царскую, относительно комфортную, выслать, так и там мест нет: разбежится народ обратно, как тараканы.

Остается только пулять в них, собранных в каком-нибудь каменном мешке, из пестиков — нет человека, нет проблем. Вова Ленин склонялся к этому методу, несколько партий задержанных граждан, тут же было подведено под это решение, но тут вылезла еще одна проблемка: куда девать трупы? Родственникам? Ага, типа, мы тут вашего мужа или жену, отца или мать, брата или сестру порешили, вот возьмите тело и скажите нам спасибо. Будет ли это способствовать продвижению революции среди скорбных родственников?

Тогда, может, на кладбищах закапывать? Так там и своих покойных хватает, померших от вполне естественных причин. Вывозить куда-нибудь загород и устраивать могильники? Только и остается, да мороки с этим! И транспорт, и лопаты, и руки к лопатам, и соблюдение секретности.

Куда ни глянь — везде засада. Одни проблемы с этими людьми!

Ленин — к Дзержинскому: куда человеческие ресурсы девать будем? Феликс Эдмундович подергал себя за бороду, как старик Хоттабыч: а пес его знает! Топить их, что ли? А тут Глеб Бокий нарисовался: пацаны, зачем топить — их надо использовать.

— Поселить их на лесозаготовках, в тех бараках, где китайцы раньше жили, пусть лес пилят, искуплением грехов перед Советской властью занимаются, — сказал Бокий.

— А особо злостных — стрелять, — согласился Дзержинский.

— Архиправильно, — захихикал Ленин. — Слушайте, ребята, какая мысль хорошая! Погнали наши городских!

Таким вот образом, чуть ли не по-щучьему велению, по-щучьему хотению, вагон с семьей Лотты с Финбана перетащили на Московский вокзал, потасовали немного, да и отправили в город Буй Вологодской губернии. Василий Мищенко даже не успел позлобствовать, явив себя перед Лоттой.

Хотелось ему, конечно, через девушку выманить в определенное место самого Антикайнена, да надавать ему по мордам так, чтобы тот от полученных побоев непременно бы помер. Опять нестыковочка: ищи теперь его подружку по всем лесосекам.

— Глеб, — пожурил он Бокия. — Чего же мне-то не сказали о планах по ссыльным?

— Так тебе это знать, вроде бы, и не обязательно, — пожал плечами тот. — Сам товарищ Бланк одобрил (Бокий до самой смерти звал Ленина Бланком). Или какой интерес имеется?

— Имеется, конечно, но не интерес, — ушел от разговора Мищенко и сам ушел по своим делам.

Когда первые переселенцы прибыли в Буй, они хором сказали:

— Ну, ни хрена себе — Буй!

— Смотрите — не перепутайте, — заметили конвоиры из негодных к строевой службе красноармейцев и выдали каждому по топору, и по пиле на пару. — Шагом марш пилить лес!

В это самое время в Финляндии пал город Таммерфорс, со дня на день ожидалось падение Хельсинки. Шел апрель, поэтому города пали в весеннюю распутицу. И наступающие белые, и отступающие красные одинаково месили грязь и двигались в противоположных направлениях. Так, оказывается, возможно — все дороги в Финляндии ведут в Хельсинки.