Племенные войны - [2]

— Сколько у меня времени? — спросил Тойво у Кочнова.

— Немного, — через приоткрытое окно «Волги» ответил тот.

Ноги не дрожали, слезы не наворачивались, никакие спазмы не затрудняли дыхание, поэтому ступая по узкой тропке ко входу, Антикайнен осенил себя двуперстным крестом и пробормотал на финском языке: «Господи, дай мне память, чтобы найти, дай мне силы!»

Он огляделся и не очень уверенно двинулся вдоль старых могильных надгробий, держась направо. Временами закрывая глаза, Тойво словно бы вызывал в памяти картины из далекого-далекого прошлого. Впрочем, углубляться в старое кладбище не было надобности.

Ноги задрожали, спазмы в горле затрудняли дыхание, на глаза навернулись слезы.

— Как же так? — прошептал Антикайнен и медленно опустился на колени прямо в ноздреватый и, словно бы, подпорченный, снег. — Как же я жил это время? Зачем я жил это время? Почему я жил это время? Радость моя, мне не нужна была эта жизнь. Прости меня.

Тойво зарыдал, почти не издавая никаких звуков. Только слезы, первые и последние за прошедшие десятки лет, скатывались по щекам на подбородок и капали на согнутые в коленях ноги. Он нашел в себе силы и протянул руку, коснувшись замшелого могильного камня, на котором еще можно было прочитать имя «Lotta».

1. Где-то полыхает гражданская война

Тойво быстро оправился от полученных ранений. То ли близость весны, то ли жизнь собачья способствовали скорейшему излечению. Некогда было обращать внимание на травмы и болячки, время не позволяло терять его понапрасну.

Революция разгоралась костром непримиримой борьбы финнов-буржуев и финнов-пролетариев. Кто против кого играл в «революцию» было на самом деле неясно. Лахтарит (мясники) тузили веня-ротут (русских крыс), те брыкались в ответ. И среди тех, и среди других были жертвы. Простые финны, не принимавшие участие в революции, лишь удрученно качали головами. Вопрос о национальности промеж лахтарит и веня-ротут стоял остро, но не вполне. И русских, и всяких пришлых народов, не говоря уже о коренной национальности, во враждующих группах хватало. Они даже переходили друг к другу по настроению.

Да и руководили революционной гражданской войной два злейших друга: Куллерво Маннер и Карл Маннергейм. Первый — былой член эдускунты, второй — былой российский генерал. Что забавно, в кадетские годы, в пору увлечения героической составляющей всяких народных преданий, в том числе, конечно, и «Калевалы», Маннергейм придумал себя называть «Куллерво», бунтующим персонажем сомнительных моральных качеств. Кое-кто это прозвище помнил.

Поэтому этот кое-кто мог запросто перепутать, от кого пришла директива: от Куллерво Маннера, либо же оная за подписью «Куллерво» Маннер с точкой на конце, типа — сокращение. А большинству было до лампочки: хоть Маннер, хоть Маннергейм — немного пуф-пуф поделать и поиметь от этого материальную прибыль.

Финн, позиционировавший себя этническим, сделался идейным вдохновителем «веня-ротут», герой разных войн Российской империи оказался лидером «лахтарит». Вилье Таннер, да и Отто Куусинен только чесали затылки: судьба — индейка.

И Таннер, и Куусинен потеряли всяческий интерес к Революции, как таковой. Дышавший парами разложения великодержавности Таннер, утратил все свои иллюзии, когда появились реалии, исходя из которых нужно было брать грех на душу и отдавать приказ об убийствах. Куусинен бросил свое увлечение интернационалом, от которого все явственнее тянуло запахом крови, и, в свою очередь, отошел от руководства каким бы то ни было кровопролитием.

Все объяснялось просто: ССП (общечеловеческий) — сволочной свод правил. Каждый обрел деньгу немалую, хотелось, конечно, больше, но уж, как получилось. Деньги — двигатель революций, но их еще нужно было как-то сохранить, если удалось добыть. А война, да, к тому же гражданская — это палка о двух концах: можно ею ударить, но можно и ответку получить.

В то же самое время брызгал слюной на трибуне молодой Советской Республики картавый оратор Вова Ленин. «Русские рабочие, отбиваясь от полчищ белогвардейцев и интервентов, осадивших молодую Советскую Республику, оказали и оказывают посильную помощь братскому финскому народу». Ключевыми словами, конечно, были магические «молодая Советская Республика». Каждый, кто их слышал, сразу же представлял молодую девушку, прекрасную, но решительную с оттопыренным из-под косынки ухом и красным бантом на высокой груди. Она была настроена на борьбу, за нее невозможно было не вступиться. Даже, несмотря на то, что складки одежды пышущей женской красотой дамочки кишели ненасытными в своем стремлении пожрать кровожадными паразитами, весьма напоминающих и Вову Ленина, и Леву Троцкого, и прочих советников Совета Народных депутатов.

«Мы помогли нашим финским товарищам — я не скажу, сколько, они это сами знают», — позднее закончил свою речь на Седьмом съезде партии товарищ Ленин. Секретом помощи он не поделился ни с кем, мол, сами знаете, а не знаете, значит — дураки. Мочи козлов! Все делегаты немедленно сорвались с мест и захлопали в ладоши, перебирая ногами от всколыхнувшегося рабочего энтузиазма: «Мочи козлов!»