Плечом к плечу - [18]

Пускай ты пала, скошена пулей.

Пускай погасла в длительных муках.

Когда убийца тебя караулил,

Пускай спала, дитя убаюкав.

Пускай в мученьях смежая веки,

Позвать меня и не успела.

Одно я знаю твердо навеки, —

Ты смерть встречала светло и смело!

Сверкали очи насмешкой ясной,

Ты шла на гибель, легко шагая.

И был раздавлен тот карлик грязный,

Когда ты встала пред ним нагая!

IV

За гарь пожаров с тучами вровень,

За след веревки на шее братьев,

За униженья, за море крови —

За все, за все убийца заплатит.

Настанет суд, короткий и правый,

Чтоб заклеймить его ближних и присных.

Настанет час суровой расправы

Для всех предателей ненавистных.

Дотянутся к ним ручища мести.

Развалится враг гнильем и пылью,

И я скажу о моей невесте

В поэме, полной прожитой былью.

И если мне суждено вернуться

Домой на Вислу, — то будет утро,

Когда завесы дней распахнутся, —

Поставлю памятник златокудрой.

Печаль и память, страсть и терпенье,

Помогут мне в последней работе

И ты воскреснешь, — вся упоенье,

Вся ликованье души и плоти.

И в легком звоне листвы зеленой

Дождусь я ночи, смежу я веки,

В тебя одну безраздельно влюбленный,

С тобой одной навеки, навеки!

Без даты.

Пятая колонна

I

Там, где у самого слиянья с Обью

Трепещут струи Каменки-реки[22],

Где улиц отраженное подобье

Ныряет под бетонные быки,

Где часто я стоял, объятый скорбью,

И на воду глядел из-под руки,

Где быстрины напоминали Вислу,

Ко мне донесся голос ненавистный…

II

Вздымался тяжко молот паровой,

В багрянце дымном корпуса вставали,

Весь город был лавиной грозовой,

Переплетеньем окрыленной стали.

Но мне, когда раздался волчий вой,

Почудилось, что я в гнилом подвале,

Где некий призрак с выщербленным ртом

Стучит мне в грудь пергаментным перстом.

III

Я слышал этот голос не впервые,

Ведь это он науськивал громил,

И соблазнял, и голоса живые

Своим блудливым пафосом глушил.

Он Польшу продавал за чаевые,

Он на облаву в Познани ходил,

Был отголоском казней и растлений,

Расстрелов и кровавых усмирений.

IV

Так кто ж ему сегодня право дал

От имени отчизны угнетенной,

От имени того, кто погибал,

Придерживая бинт окровавленный,

От имени того, кто умирал,

Лучом напрасной славы озаренный, —

Кто право дал о подвиге кричать

Тому, на ком предательства печать?

V

Кричать — истошным воплем, призывая

На суд страну, что принимает бой,

Ту, чья судьба связалась боевая

С отчизной нашей, кровью и судьбой,

Ту, что свинец и пламя исторгая,

Стоит, народы защитив собой,

Обрушивая залпы, от которых

Дрожит ее и наш заклятый ворог.

VI

Отвергнувшие помощь братских рот

Из-за своих торгашеских расчетов,

Забрались вы, предав родной народ,

В нутро разоруженных самолетов.

Смотрите! Дымом застлан небосвод,

Как черным крепом. Руки патриотов

Развинчивают рельсы на путях,

И птицы надрываются в лесах.

VII

Седых дождей осеннее кочевье,

И детский плач, и смертный, тяжкий вздох.

Безумно шелестящие деревья

И ощетиненный чертополох,

И черный смрад, плачевный запах тленья,

Дыханье смерти вдоль лесных дорог.

Гниют плоды, и загнивают воды.

Народ устами матери-природы

VIII

Вас проклинает — пусть подземный мрак

Покроет вас, отродье Тарговицы[23]!

Снаряды отливает сибиряк,

Река оружья к западу струится,

Народ — в пути, над ним — победный стяг,

Листаются истории страницы…

Я знаю — буря этих грозных лет

С лица земли сотрет ваш грязный след.

1943 г., апрель

Письмо Юлиану Тувиму

Там за Атлантикой чужою и холодной

Через волны пенные седого океана

Ты видишь нас, Тувим? Ты видишь молодые

Румяные в огне знамен багряных лица,

Горящие глаза, отличий знаки, шлемы

И взводы стройные, как нивы золотые,

С колосьями штыков сверкающих, колючих?

Ты слышишь, как в боях чрез рубикон окопов

На запад мы идем стоверстными шагами,

Как греем над костром замерзшие моторы,

Как тащим пушки мы, как проволоку тянем,

Перенося вперед в бою связные пункты,

Как выдвигается огонь артиллерийский

Пред цепью боевой мгновенно за приказом?

Почувствовал бы ты, поэт, здесь на рассвете

Родного воздуха чуть уловимый запах,

Что с запада донес к нам ветер беспокойный,

Приветствовал бы ты знакомую природу,

Ступил на землю б ту, что, как своя, нам дышит, —

И сердце б из груди твоей, поэт, взлетело

В безумном, радостном стремлении на запад!

За горизонтом день в густеющем багрянце

Рождается, и он в сиянье крови, славы

Увидит, как покров распавшегося рабства

Сползет с поверхности страны, как будто глетчер,

Открыв пред взорами зубчатые вершины,

Долины в шрамах рек, в рубцах потоков бурных,

Ожоги пепелищ, истерзанные ткани

Кровавых мускулов и нервов, чувств и мыслей,

Где горестно стоит, заламывая руки

Над пепелищами, народ наш, погорелец.

И может быть, тогда обманщик чужеземный

Иль гад, рожденный здесь и на спине несущий

Предательств больше, чем на коже темных пятен,

Который видеть свет, как хвост свой, неспособен,

Вдруг выползет из мха и, глазками мерцая,

Начнет нас уверять, свой язычок раздвоив,

Что пастырь горьких слез и средь народов Лазарь

Не сможет приподнять руки своей бессильной,

Чтоб белое пятно на карте с начертаньем

«Пустыня польская» вновь заселилось густо

Кружками городов и ярко расцветилось.

У человечества так много сил кипучих,

И сила юная кипит в народе польском,

Она питается из недр земли родимой

И обновляется всегда с весной зеленой.