Плечом к плечу - [16]
Шрифт
Интервал
Комара однозвучная лютня.
И почудилось вдруг Андрею,
Что на теле кора вырастает,
И сучки, и ветки над нею,
Сердце делят его на две части,
А из сердца кровь вытекает,
Опьяняет, как ветер вешний,
И бежит по сучкам так сладко
И шурша протекает к пяткам…
Он теперь не Андрей — он орешник!
Так минута одна промчалась,
Но ему она годом казалась.
Вдруг он выпрямил руки и прыгнул с разбега
Через темный ручей…
И вода задрожала,
И вода понеслась по следам человека!
Он бежал, словно свора собак настигала
И грозила схватить его…
Он торопился.
Вот он — лес! Он, почти не дыша, притаился
И увидел —
пред ним расстилалась поляна,
Где деревья стояли стеной, полукругом,
Та поляна, где тонкая девочка Анна
Танцовала в траве, улыбаясь подругам.
Как давно это было!
О, где вы, бутоны
Тонконогих цветов? Где плясуньи лесные?
Где ромашки и мальвы, где терн и пионы?
Где ты, магия красок?
Все блекнет, все тонет,
Растворяясь в пурпурной волне небосклона.
Это значит, что солнце за горы упало.
И поляна в венке из ветвей потухала,
Как виденье, как призрак лесного пожара…
Лес вокруг обступал ее ближе и ближе,
Поднимались древесные головы выше,
Так, что неба кусок, что был виден над бором,
Становился то серым, то синим, то черным.
А внизу на корнях темнота проступает
И платок заколдованный ночь расстилает.
Это были два мира: один — словно сцена,
Где кровавой красою сияли подмостки,
А другой — канул в тьму.
И в Андрее поднялся
Неожиданный гнев. И кулак его сжался,
Этот детский кулак стал от ярости жестким,
Он кому-то грозил…
Умолк последний всплеск лучей.
Прислушайся — и в царстве дремы
Услышишь шорохи корней,
Ночные вздохи насекомых.
Лучи погасли. Дремлет ширь.
Подстерегают жертву совы,
Летит, срывая лист дубовый,
Подслеповатый нетопырь.
Скорей, а то вот-вот испуг собьет с дороги!
Бежит к вокзалу детвора, — давай бог ноги!
Закачались от шагов скаты полевые,
Зашумели голоса в чаще молодые.
Под ногами бурелом стонет в перелеске,
Свежий ветер в ноздри бьет, больно ветер резкий!
Вот и станция — гляди — в маленьком поселке.
Все мальчишки собрались, голодны как волки.
И когда доели все, пошепчась во мраке,
Мол, прогулка ничего, только голод мучит,
Вышел молча на перон человек во фраке,
С ним, сияя в орденах, молодой поручик.
Штатский складно речь сказал, кончив польским
флагом[18],
Офицер тут подошел, рост их измеряет,
Смотрит зубы, языки, строю обучает:
Рассчитайсь!
Ровняйсь!
Ложись!
По четыре — шагом!
Честь!! (полусерьезно, полушутливо)
Довольно…
Пора в вагон садиться.
Школьники ждут нетерпеливо.
Наконец-то подан вагон…
Грузиться!
Грузятся.
Грудью на дверь напирают.
Доски трещат.
Грохот бьет им в лица.
Через пять минут поезд прибывает, —
Прицепит вагон, просвистит и помчится.
Словно во сне, из лесного плена
Сквозь тишины ночные озера
С разных сторон одновременно
Андрей и Богдан выходят из бора.
Брови Андрея стянуты хмуро,
Рвет он в раздумье стебли бурьяна.
Движется медленно и понуро
Сгорбленная фигура Богдана.
Одновременно дошли до вагона,
Так что даже столкнулись колени,
Поднял Богдан глаза удивленно,
Дрогнули скулы от напряженья.
Учитель подал знак — и хор вступает,
И груди нотой маршевой раздуты,
Секунда за секундой — вырастает
Серебряное дерево минуты.
Утихло — и опять надулись шеи,
И песня поднялась и застонала
Мильонами смертей в сырых траншеях,
Разрывами смертельного металла.
Она по стеклам била канонадой,
Как конский топот на мосту, звенела
И, опустившись на перон с досадой,
Фальшивила, срывалась и хрипела.
Давила грудь и к горлу шла слезами,
Пока последний звук ее не замер.
Кто смел здесь поранить торжественный гимн?
Кто песнь смертоносную косит?
Кто искру восстанья сквозь сумрак и дым
От сердца до сердца доносит?
Кто пламя из пепла опять возродил
И гневом раздул многолетним?
Ладонью Андрей старый марш потушил,
Чтоб новую песню запеть нам:
«Товарищи!
Мираж погас,
И пробил ненависти час.
Свершает шар земной свой круг.
Пусть камень вылетит из рук!
Пусть режет лист, сгибает прут,
Пусть обжигает черный пруд.
Пусть он пугает подлеца
И будит смелые сердца!
Так сокол бился наугад,
А в грудь его сочился яд,
И сокол сонный и ручной
Летал по клетке золотой.
Но вот однажды грянул гром,
Упал огонь, сжигая дом,
Обуглил перья, ранил грудь,
Но в сердце вихрь успел вдохнуть!
Так я, отравленный мечтой,
Разбужен былью громовой,
Сегодня призываю вас!
Товарищи! Мираж погас!
Вперед! То времени призыв!
Пришла пора вскрывать нарыв.
Пусть кипятком в глаза господ
Обида жгучая плеснет!
Мы знаем холод, мрак и гнет,
Мы — в муке дней зачатый плод!
Взращенное среди болот,
О племя львиное,
вперед!
Во тьме, всему наперекор,
Мы тянем к свету жадный взор.
Пусть платит свора палачей
За кровь отцов и матерей!
Не заглушит рыданий гимн!
Гортани слабы — трудно им
Перекричать подземный гром…
Друзья!
Плотней ряды сомкнем!
Повсюду, где туман дорог,
Где ранит камень язвы ног,
Мы под дождем и под огнем
В руках
Грядущее
несем!»
Дрогнул поезд черный,
Плюнул дымом и огнем.
Пышный и узорный
Дым поплыл по дерну.
Поезд мчится, мчится вдаль,
И колес мятежный гром
Заглушает пастораль!
Прежде чем зари лучом
Небо заалеет,
Пусть в сердцах созреет
Сталь.
1935–1936 гг.
II
ЧЕРЕЗ ЛИНИЮ ФРОНТА
Партизанская песня
I
Если взрыв прогремит порою,
В волны рухнут моста сплетенья
И помчатся тропкой лесною,