Плечом к плечу - [19]
Шрифт
Интервал
За горло можно взять, душить, терзать ту силу,
Пытать, топтать и все ж — ее не уничтожить!
Она из тюрем всех, из лагерей прорвется
Вверх к солнцу! Вырвется, как из жерла вулкана!
Бей, вешай, четвертуй, железом жги каленым, —
В руках у палача она лишь стиснет зубы,
Сквозь стон услышишь ты мятежное проклятье,
Как узника шаги в тюремной одиночке,
То — титанический шаг Дня Суда и Гнева[24].
Страшнейшее из всех народных поражений,
Опаснейший недуг больных проказой рабства,
И наихудшее — ведь это гнилость сердца
И одряхлелость чувств живой кариатиды,
Держащей над собой честь, званье человека,
Держащей над собой достоинство народа, —
К это ничего: в огне борьбы, в порыве,
В размахе, в блеске гроз, в стремительном биенье,
В дыханье пламенном великих созиданий
Истлеет ржавчина, огонь очистит в душах
Мощь ослабевшую, взор прояснит, придавши
Чертам расплывчатым решительную твердость,
И потускневшие характеры заблещут
Вдруг ослепительно и совершат деянья
Великие и справятся с задачей
Огромной.
Польша вновь, как воскресенье, встанет,
В сережках зелени и в трелях, воркованьях,
В цветенье трав лесных, в колосьях и потоках,
В бросанье шапок вверх, и в шуме карусельном,
В журчащих для детей фонтанах среди парков,
В то время как смолой запахнувшие срубы
И груды кирпичей, краснеющих средь листьев,
Расскажут о труде успешном за неделю,
Восхвалят новую неделю трудовую.
О Юлиан Тувим, чрез голубые версты
Волн атлантических лицо твое я вижу
На фоне вздыбленных под тучи небоскребов:
Уста, твердящие псалом тоски суровой,
Седые волосы, взлохмаченные бризом,
И взгляд твой, ищущий вдали, за океаном,
В сиянии зари Зигмундову колонну[25].
Твержу я: пусть твоя исполнится молитва,
Пусть воплотятся в жизнь и мысль твоя и слово.
Здесь на земле и там, на Балтике лазурной,
Прольется пусть в борьбе за счастье на планете
Не больше крови, чем в обряде побратимства,
Когда два племени кровь смешивают в чаше.
Живительною будь, борьба, и плодотворной!
Взлетайте, песни, ввысь над полем нашей славы!
Поэт! События меняют облик мира,
В теснине слышим мы гул океана счастья.
Осталось только нам пройти через преграду
Не обозначенных на карте, скрытых рифов.
Так поклянемся же друг другу обоюдно,
Поэт, что никогда не высохнет на перьях
Роса, которую принес свободы ветер,
Что никогда из нас блесною золотою
Не вырвут лживых слов, что речь стальную правды
Рожденную в душе на службе у народа,
Мы будем возвещать отважно, вдохновенно…
А ты нам помоги, о муза созиданья!
1943 г., декабрь
Через линию фронта
(ОТРЫВКИ)
Пред тем как дрогнет тьма от петухов кричащих,
Творятся чудеса в лесных дремучих чащах:
Зловещим отблеском деревья загорятся,
И темные кусты вдруг на коней садятся,
Съезжают под откос и движутся в овраге,
И шишаки ветвей колышатся во мраке,
И на деревню вдруг обрушен шквал огнистый,
Бегут из теплых хат в одном белье фашисты
И мечутся, ища — укрыться им куда бы,
Запоры взломаны, горят бумаги штаба.
А в городах — подкоп вдоль улицы пустынной,
В сараях — арсенал, и адская машина
На каждой фабрике невидимо грозится,
И каждое окно зияет, как бойница.
А типографии подпольные ночами
Звучат призывными свободными речами,
До каждого угла листовки долетели,
Уж песня на устах, смятенье в Цитадели[26].
В сугробах, где-нибудь под деревом косматым
Иль в старом городе по улицам кривым
История идет с солдатским автоматом,
И даже мертвые хотят помочь живым.
Во фраках призрачных у насыпи пустынной
Там Лукасинский сам и Траугутт вдвоем
При свете месяца закладывают мины[27]
Под стыки звонких рельс, блестящих серебром.
Варынский там звенит мазуркою кандальной[28]
В воротах фабрики, поход готовя дальний,
И Павяк[29] ждет его. И скачет там в тумане
Стегенный[30] и за ним восставшие крестьяне.
Согнуты тени их, через плечо патроны.
Один из них поит коня водой студеной.
Якуб Ясинский то! Как грозно и сурово
Блестят его глаза! Вновь на коня садится.
Ведь послан он гонцом от Рады Народовой[31]
И должен лично сам вручить письмо Сташицу[32].
Воскрес он для борьбы… В морозном ореоле
Лежат развалины и Модлина и Кутна[33].
Какая тишина! Заря мерцает смутно.
С гранатой Бучек встал в безлюдье улиц Воли[34].
Так настоящее с далеким прошлым вместе
Растит кровавые бессмертники возмездий,
И люди, в прошлые события вглядясь,
Борьбой своей крепят с грядущей жизнью связь
Над отступающей границей рабства, горя,
Что отодвинулась в отливе, словно море,
Взлетела в небо весть сигналами ракет,
Как будто привезли шифрованный пакет,
И конским топотом она несется глухо,
И каждый раз, когда к земле приложишь ухо,
То загудит она подземным гулом в нем, —
Дошла и ширится весть громкая о том,
Что Польша будет жить, от бури сотрясаясь,
И станет радостной, счастливой, молодой,
Ногами — склонов Татр обрывистых касаясь,
Упершись в Балтику янтарной головой.
Как солнце после бурь и долгого ненастья,
Лучистый взгляд ее блеснет светлей, нежней,
И переполнит грудь ее такое счастье,
Что сможет напитать им всех своих детей.
Повеет ветер ей раздольями свободы,
Откроется пред ней слепительная даль,
От запаха земли пройдет ее печаль,
И в сердце сгладятся былых страданий годы.
Весна! Весна! Чудес уже развернут свиток
Во взрывах, в трассах пуль и в грохоте зениток.