Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2016 - [3]

который заколачивают в сердце.

Дыхание, проваливаясь сверху,

теряет очертания свои.

Любовь неназываемо страшна.

Она – как будто облучённый город.

И пахнет йодом порванное горло.

И речь мучительна и не слышна.

* * *

Вот город, протекающий насквозь,

поставленный как будто наискось –

здесь окна провисают и, касаясь

стеклом асфальта, смотрят сквозь асфальт,

сквозь гравий, глину, и в такую даль

они глядят, что даже я пугаюсь.

Что даже я. Наклонные полы,

стекающие в узкие углы, –

в них гвозди, содрогаясь, рыбьей стаей

перемещаются вдоль половиц,

но сносит их куда-то вбок и вниз,

в такую даль, что даже я пугаюсь…

* * *

Как хорошо, когда в пустых лесах

летает улыбающийся страх

и под руку, как Блок и Гумилёв,

гуляют мертвецы среди стволов,

цитируют себя и, например,

про стихотворный говорят размер.

Во вторник страх мне вот что рассказал:

что книга есть не поезд, а вокзал,

где голос объявляет в микрофон,

какой состав и на какой перрон.

Как все куда-то кинутся бежать!

Начнут в дверях толкаться и визжать!

А выбегут – стоят в пустом лесу,

держа детей и вещи на весу.

Астроном 1

водяные знаки на Луне

разные на каждой стороне

с этой стороны видна собака

(без ноги) у мусорного бака

а на той какое-то лицо

у которого во рту кольцо

Свалка

прозрачные мясные тополя

(у каждого в кишечнике земля)

идут через какие-то поля

а в небе вместо разных облаков

немного целлофановых кульков

Астроном 2

куда ты смотришь из трубы

на эту страшную Луну

и деревянные столбы

которые как в ту войну

урчит и свищет соловей

смеются женщины во сне

солдаты десяти кровей

стоят рядами на Луне

придёт затмение Луны

солдаты станут не видны

* * *

Птицебыки слезятся ночью

и в стёкла спальные глядят.

Они летают, но не очень

и то, когда отводишь взгляд.

К ним ходят женщины большие

стремя глазами и без рук,

простоволосые, босые,

не для любви, а для разлук.

* * *

Где-то ночью книжка плачет,

очень хочет быть живой.

Вероятно – это мальчик

с повреждённой головой.

И кому он будет нужен,

если я умру возьму?

Типа кто обед и ужин

или денег даст ему?

Русская литература –

сумасшедшая жена.

В позапрошлом вышла, дура,

из девятого окна.

* * *

А ангелы мои

с прозрачными устами

стояли у двери

и трогали глазок,

и в скважину замка

дышали голосами

«открой нам, ну открой

и спой ещё разок

о нежных городах

из вяленого мяса,

о тайных деревнях,

сплетённых из травы» –

настаивали вы,

а я себя стеснялся

и пел, не поднимая головы.

* * *

Кошка ходит и боится,

в комнате светло.

Вот июнь – июль продлится –

и тогда свезло.

На дворе стоят качели,

кто-то в них сидит.

Говорит, что не успели

и на нас сердит.

* * *

О, полиэтиленовые крылья!

Лететь нельзя, а вы меня закрыли!

Таскаю вас и постепенно горблюсь.

Всё больше вы и, в общем, что за совесть.

Но по ночам – у дочери в балкон

я выхожу и вылетаю вон,

в навязчивый, обширный, как Свердловск,

двуглазый сон. И запах – будто воск.

Лети. Лечу. А полиэтилен

как воды плещет около колен,

а над церквами и над гаражами –

нежгущееся, мажущее пламя.

Потом я прилетаю и курю

и сам с собой полночи говорю.

Спаси, Господь, я лживый ангел твой.

О, ветер – полиэтилен, не вой.

О, ветер! Приношу подмышкой слово –

вот скоро. Вот сейчас. Вот всё готово.

Вот слово и – я не Тебя боялся.

Вот все ушли. Не бойся. Я остался.

* * *

Сырая кровь идёт наружу

из-под ногтей.

Я думал, что я обнаружу

играющих детей,

которые кричат и кличут

воздушный змей.

А ангелы смеются, тычут.

Летают, кувыркаются. Не смей.

А кровь идёт. Полны карманы,

полны носки.

И у жены моей, как раны,

текут соски.

* * *

мне говорили что над головой

есть кто-то дополнительный живой

потом мне говорили что потом

он сообщит об этом т. е. о том

что чтобы я болел ну или врал

что чтобы жил где в общем ну Урал

и или плакал или много пил

и из двух окон голубей кормил

и умер и лежал четыре дня

что это он придумал для меня

404

напился деревянным пивом

купил полкурицы в кульке

как хорошо быть некрасивым

и налегке

когда дома стоят рядами

сухой апрель и слышен звук

идущий надо мной (над нами)

у поезда который вслух

идёт и шаркает ногами

* * *

Господь не оставляет нас

и держит руку на затылке

у каждого в подземный час.

Ты пьёшь из горлышка бутылки

и закрываешь, о, глаза.

О, посиди, смотри мне в шею –

со всех со четырёх вода.

Темно. Темно. Я не успею.

* * *

внутри несытных рябоватых рек

чего-то ищет смотрит человек

рукав засучит сунет руку в реку

и кто-то пальцы тронет человеку

и из воды пойдя кругами вдруг

потянутся к нему десятки рук

стесняющихся тёплых и печальных

на каждом пальце в кольцах обручальных

лицо им подставляет человек

смеётся плачет говорит про снег

горит костёр на низком берегу

начнётся снег костёр горит в снегу

* * *

I

Далёкий край, похожий на прицеп –

вокруг него одни леса и горы.

одни леса – и горы в них стоят,

как будто мебель в утренней квартире,

т. е. внезапно, вывалив нутро.

Соседи что-то сверлят спозаранку

и каменная мебель дребезжит.

И птицы дребезжат над ней, мятутся –

как будто клочья полиэтилена

в воронке ветра с мелкими камнями.

Растёт воронка, втягивает воздух,

стоит полупрозрачная юла

над лесом. А внизу гуляют люди –

здороваются, хлопают себя

то по груди, то по боку – неслышно

внутри одежды дребезжат мобилы,

как будто зубы у детей растут.

II

Меня родили в доме из бетона,

меня везли в коляске из клеёнки,