Платонов тупик - [26]

— Да ничего я такого не говорил, — зачем-то оправдывался Васька. — А ходил я к ребятам… Хоть новости какие узнать…

— За те новости расстреливают, — предупредила мать.

— Так что же теперь, сидеть сложа лапки?

— Лучше бы в поле сходил да лишний мешок кукурузы принес.

— Ну вот, опять вы…

— Да, опять! — Голос у матери построжал: — Ты и тогда артачился, когда на элеватор идти: «Не пойду грабить!» А че грабить? Горело ведь добро. И если бы не настояла да сама не пошла, что бы сейчас ели? А люди не дураки: нахватали мешками да тачками навозили, и не такой гари, как мы, а чистенькой. Теперь им зима будет в спину. А у нас? Прикинула: если до Нового года дотянем, хорошо. Пока есть в поле кой-что — надо подзапастись. Симаковы говорили: за дальним мостком еще и кукуруза стоит, и бурак, и картошка… Люди не сидят, и нам надо подумать об себе. Завтра дождь не дождь — все пойдем. Когда ляжет снег да мороз землю сковает — тогда уже поздно будет.

— Ладно, — говорит Васька, соглашаясь с матерью. Конечно, она права. Действительно, не принеси они тогда с элеватора пшеницы — сидели бы уже на одной кукурузе. Да и та кончается: сколько ее там было на огороде? — Алеш, готовься, еще десяток раз ударю, и твоя очередь: ух-раз, ух-два…

Неожиданно в сенях кто-то звякнул защепкой наружной двери и заскребся в комнату, ища в темноте ручку.

— Кто там? — встрепенулась мать. — Мимо окна никто не проходил. А двери что ж на засов не закрываете?..

Васька насторожился. Вспомнил — в кармане у него лежит листовка, подобрал в поле — наши самолеты разбрасывали. Принес с собой, думал выбросить ее где-то в людном месте или наклеить, да не успел… Если это немцы или полицейские, начнут искать… Спина похолодела. Хотел кинуться к пиджаку и сунуть листовку в плиту, но было уже поздно: дверь открылась и в хату вошел какой-то мужик — толстый, заросший и… улыбающийся.

— Можно войти?

Мать смотрела на вошедшего растерянно, не узнавая брата, а Васька сразу вскочил, бросился навстречу:

— Дядя Платон?! — Он обнял его, приник к небритой щеке. Платон даже носом шмыгнул — расчувствовался от такой встречи.

Дядя Платон! Для Васьки это был и кумир, и звезда, и пример. Всю жизнь ему хотелось походить на дядю Платона! Первые радости он нес ему. Это к нему он поехал, когда получил комсомольский билет! Платон был единственным в родне членом партии, единственный, кто занимал такой пост. И когда Васька оказался на оккупированной территории — один, без друзей, без наставников, — он метался, как зверь в клетке, искал выхода, искал настоящего дела, борьбы, но не знал, с чего начинать, и досадовал на себя. Единственной отдушиной было — сочинял он антифашистские стихи да собирал в поле листовки и разбрасывал в поселке. И вот наконец судьба послала ему дядю Платона — коммуниста, человека дела. Он наверняка пришел оттуда, от наших, пришел с определенным заданием, и Васька поможет ему выполнить его! И бороду отпустил как настоящий партизан!..

— Платон? — повторила мать удивленно вслед за Васькой. — Откуда он тут взялся? Они ж уехали… — Присмотрелась, воскликнула: — И правда, Платон… — Она подала ему робко руку, все еще не веря своим глазам.

— А я сразу вас узнал, по голосу, — не унимался Васька.

— Да и я угадал, — сказал Алешка. — Хоть бы и без голоса…

— Вообще, — продолжал Васька, — если не знаешь, ни за что не узнать.

Платон усмехнулся:

— Это верно. А ведь маскируются, чтобы знакомые не узнали.

— Я совсем зарапортовался, — засмущался Васька. — Я хотел сказать, что можно и не узнать, если бы вот так на улице встретились.

— Да погоди ты, — остановила его мать. — Раздевайся да рассказывай толком, откуда ты…

— Ну, мам, сами, что ли, не понимаете. — И Васька выразительно подмигнул ей: мол, не спрашивай то, чего он не имеет права говорить, и сам же сказал: — Оттуда…

— «Оттуда»? Ничего не понимаю.

— Да тут и понимать нечего, — сказал Платон устало. — Немцы опередили нас, паровоз снарядом разбили. Пришлось вернуться.

«Легенда! — подумал Васька. — Уж меня-то не проведешь! Легенда, сразу ясно».

— Вот вчера только добрались до двора, — продолжал Платон.

— В Ясиновку?

— Там все сгорело и разрушено. К матери… — И пояснил: — К брату Ивану.

— Всей семьей?

— Всей. Кроме Витальки… Убежал куда-то, и не знаем, где он…

«Понятно, легенда. Виталька уже большой — его оставили там, а эти еще маленькие, вот он их и взял для прикрытия», — расшифровал Васька на свой лад рассказ Платона.

— Ну а вы как живете?

— Да как? В страхе да в голоде, — сказала мать. — Вон хлеб добываем сами, — кивнула она на ступу. — А скоро и в ступу сыпать будет нечего…

— Вы лучше расскажите, как там? На фронтах? У вас же свежие новости? — не терпелось Ваське.

— Откуда же? Как выгнали нас немцы из вагона, так все эти дни мы и блукали по полям да по коровникам, а там радио нету. Слухи разные, одни других противоречивее.

— Так вы правда ничего не знаете? — удивился Васька. — И что в Москве на седьмое ноября парад был, и что на торжественном заседании выступал товарищ Сталин — не знаете?

Воспрянул Платон, смотрит на Ваську веселыми глазами:

— Какой парад? Давно слухи идут, что все правительство в Куйбышев переехало, а Москва вроде уже у немцев.