Плато - [19]

В доме он неслышно заходит в спальню к Сюзанне и при свете месяца долго разглядывает ее лицо, неизменно хорошеющее во сне. Переведя дыхание, целует женщину в лоб, отправляется к себе, ставит будильник, и перед сном еще раз открывает свой чемоданчик - проверить, на месте ли пластиковая папочка с оттопыренным боком и с надписью "Всемирный животноводческий конгресс".

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Глава первая

Тот из вас, кому доводилось покидать немилое отечество, не ведая о возвращении, тот, у кого попеременно шелестело в ушах то неутешное nevermore, то лживое if and when, обязательно поймет и восторг, и печаль удачливого двадцативосьмилетнего искателя приключений, припавшего лбом к иллюминатору самолета. К его удивлению, реактивное чудище взяло курс из Столицы не на запад, а на север, оставляя в стороне беззащитную чересполосицу европейских полей. Первый в жизни наглядный урок мировой географии, подумал путешественник, вспомнив школьную карту обоих полушарий на пожелтевшей марле, и кроткий голос беременной учительницы. Его спрашивали о берегах невиданной Скандинавии, исполосованных шхерами, о лопарях, которые настегивали мохнатых, тяжело дышащих северных оленей в скрипучих упряжках. Он молчал тогда, он не любил бесполезных знаний. Эти разлапистые прорези в суше, кажется, фьорды, да, фьорды, а эти морщины - горы. Но разве есть горы в Норвегии? И почему от этой простой мысли так сжимает сердце? Это бессонная ночь виновата, и алкоголь, и шумные проводы, и невесть зачем явившиеся родители, которые в сотый раз спрашивали, зачем единственный сын уезжает из Столицы (где многолетними усилиями ему почти удалось уже выхлопотать постоянный вид на жительство) (???) за океан, почему невестка не может остаться в Отечестве, почему она сама отбыла, не попрощавшись, и почему, наконец, прощаться с сыном собралось столько суетливых молодых людей и разнаряженных девиц. Напрасно Хозяин размахивал перед ними заграничным паспортом (у большинства апатридов паспорт, а с ним и право на возвращение, изымали), зря совал глянцевые номера "Аркадского Союзника". В конце концов их пришлось поручить заботам мягкосердечного Гостя, а сам Хозяин ушел на кухню прощаться с Елизаветой, тоже, в сущности, уже начинавшей собираться в дорогу. Он вздремнул в такси - и очнулся уже в аэропорту, где неприветливые таможенники деловито ощупывали складки его одежды и вынимали из ботинок слежавшиеся стельки. Пограничник шлепнул штамп в его паспорт, он оглянулся, пытаясь в отдаленной толпе увидеть лица друзей - а через несколько секунд уже изнемогал в льдистом небе от недоверчивого восторга, и, едва за Норвегией началась Атлантика, принялся выспрашивать у попутчиков-матросов, летевших до Гусева, - каково же оно там, в Аркадии? Моряки отмалчивались, не в силах уяснить, куда и зачем отбывает их таинственный собеседник. Расщедрившись, он купил у стюардессы на свои законные доллары полдюжины банок аркадского пива с голубым парусником. Двое моряков пили, похваливая, третий же припрятал банку в пропахшую хлорвинилом сумку на ремне, откуда извлек бутылку вполне отечественной водки. Кто спорит, вряд ли простодушные рыбаки знали хоть что-то толковое о неведомой стране, но Хозяина не пошлая информация интересовала, нет, ему важней было - вы угадали, живое чувство соотечественника. Доверять рассказам жены о грядущем счастье в Аркадии не приходилось: соглашаясь, что в Аркадии все есть, она слишком часто замолкала, слишком глубоко вздыхала, говоря, что многого объяснить не может, слишком упрямо твердила, как Хозяину будет недоставать Столицы (мысль, по его разумению, совершенно абсурдная), и вообще, рисовала картину, огорчительно и бесповоротно не совпадавшую с его, Хозяина, мечтаниями в чем-то неуловимом, но существенном.

У всех свои дома, авторитетно говорил один морячок, культурная страна. И машины, добавлял второй. У некоторых и по две, поправлял третий, там машины дешевые, на любом углу магазин. Ну, и голи перекатной тоже хватает, замечал второй. Этой братии повсюду много, заключал первый. В Гусеве протрезвевших и помрачневших морячков сразу же увели, а в зал ожидания запустили другой экипаж, которому по неисповедимой бюрократической глупости предстояло лететь три часа до Города, на том же самолете возвращаться в Гусево, а затем и в Столицу. Глядя на подневольных рыбарей, Хозяин развеселился, и даже приценился в беспошлинной лавочке к пластмассовому тотемному столбу и шлепанцам из оленьего меха (не зная еще, что ему не продали бы ни тотемного столба, ни шлепанцев, ни кленового сиропа, ибо он уже находился на аркадской территории).

После утомительной ночи и первого в жизни шестичасового перелета он клевал носом, но заснуть не мог. В студенческие годы у Хозяина был соученик из одного разоренного многолетней войной дальневосточного государства. Имя его он позабыл, однако в памяти навсегда отпечатался высокий отчаянный крик Я ХОЧУ СПАТЬ ПОГАСЬИТЕ ПОЖАЛУЙСТА СВИЕТ. Огромные, небритые, полупьяные соседи по комнате, хохоча, продолжали шлепать по столу игральными картами, между делом изрыгая хулу на утопическое правительство. Щуплый дальневосточный человек никогда не поносил властей - ни собственных, ни отечественных. Разумеется, могли донести, выслать на родину, а там разговор с ним был бы недолгий. Но была и иная причина: выражение счастливого удивления, все пять лет в Столице не сходившее с его широкоскулого дубленого лица. На последнем курсе он стал все чаще приносить в общежитие ящики с покупками. Уродливый велосипед, ненадежная швейная машина отечественного производства, несколько дюжин толстых тетрадей, пакеты одежды, ящики тяжелых, смазанных тавотом банок с консервами. Вещи покрупнее складывались в подвале общежития, помельче - в фанерный чемодан, занимавший все пространство под кроватью дальневосточного человека. Издевки товарищей по комнате он встречал молчаливым и даже отчасти высокомерным взглядом. Ребьата, сказал он с птичьим своим акцентом, когда его совсем задразнили, совсем замучили рослые ночные картежники, на что вы жалуетьесь в своиом государстве, почьему вы не даиоте мне заснуть, критьикуя свое правитьельство, ведь у вас всио есть. Всио, погасите, пожалуйста, свиет.