Планета Йоргов - [34]

— Но командир не отдаст нам его: это теперь его ребенок. Он несколько раз приходил, пока ты летал: забирал у меня и прижимал к себе. Ведь это ребенок его погибшего друга. Нет: не отдаст!

— А где же взять другого? Похитить: как кормилицу?

— Глупый! Зачем? Я рожу: я же людха — тоже могу. Нашего с тобой ребенка: моего и твоего. Я держала сегодня ребенка на руках: поняла, что хочу родить и потом кормить своей грудью. Как Цангл, как эта кормилица.

— Мы должны с тобой сделать то, что делали с наложниками и наложницами?

— Мы забыли, что главное назначение этого не наслаждение от него: чтобы создать новую жизнь. Если ты согласен, поцелуй меня.

— Да: я тоже хочу, чтобы и у нас родился ребенок, и мы все любили друг друга. — И он прижался своими губами к её: как это делали земляне и ушедшие навсегда Лим и Цангл. И никогда они.

«И мы все любили друг друга», поразилась она: он буквально повторил слова, сказанные когда-то Цангл.

Нет, это не было то же самое, что с наложницами и наложниками. Хоть она не обладала красотой, а он выпуклыми мышцами тех. Что-то совсем другое: слияние не исключительно физическое.

Долго лежали потом, тесно прижавшись, крепко обнимая друг друга.

— Я теперь никогда не захочу наложника. Зачем? Ты есть у меня.

— А ты — у меня, — он прижал свои губы к её.

Конбр собирался уже отдать девочку кормилице, чтобы уйти, когда Сиглл попросила дать ей немного подержать ребенка.

— Она держит неправильно, — сразу запротестовала кормилица.

— А ты научи её, Валж: ты же знаешь, как надо, — попробовал уговорить её Конбр, продолжая держать ребенка.

— Зачем? Ей разве надо? — возразила та.

— Надо! Мне надо всё уметь, как ты.

— Я много умею: рожать умею, грудью кормить умею, ухаживать умею. Хорошо всё умею: правильно.

— Вот и научи: и рожать, и грудью кормить, и ухаживать — всему.

— Ты… Ты хочешь уметь, как она? Зачем? Ты, что: хочешь…

— Ребенка родить хочу, командир. Для себя и Горгла. Чтобы мы все любили друг друга: так сказала Цангл.

— Значит, не ушла она бесследно?

— Не ушла: не могла. Я тоже хочу. Любить моего Горгла, не разлучаться с ним. Родить ребенка: от него. И вместе растить его.

— Значит, правда всё это: мне не показалось, когда вы появились вместе утром? Я же видел: как смотрели вы друг на друга, касались иногда руками. Так ведь смотрели друг на друга Лим и Цангл: с любовью. Очень, очень рад за вас.

— Так уговори её.

— Валж, ей, правда, надо. Ты её учи: она будет стараться. И говори ей, что надо будет тебе: а то жалуешься, что кормят тебя не вовремя и не тем, что надо.

— Я сделаю всё, Валж, миленькая.

— Правда? Хорошо тогда. Только я не всё знаю тоже: каким супом меня кормили, чтобы молоко хорошо прибывало. И когда вовремя: они же там знали.

— Не беда: это выясню.

— Ладно: буду учить.

— Вижу: вы договорились. Забирайте маленькую: мне пора идти.

Хотелось кое-что обсудить с Горглом: Лима больше не было. Горгл, хоть и не самый старший из скрывавшихся, был самым надежным, на кого можно положиться. Тем более, после того, что узнал от Сиглл.

29

Горгл дожидался снаружи. Не один: вместе с Марком, которого, как обычно, расспрашивал о чем-то. Конбр опустился рядом с ними на камень. Сказал:

— Вчерашний день принес горе: гибель Лима и Цангл. Сегодняшний — радостную весть: на смену одной семьи сразу пришла другая. Сиглл только что подтвердила это. Теперь ты еще более близкий мне по взглядам: поэтому считай данный тебе аппарат своим. Но продолжай помнить то, что я сказал: он не должен попасть в руки наших врагов.

— Я помню, командир.

— Что еще хочу тебе сказать? Чтобы были вы счастливы друг с другом.

— Только если нам удастся добиться победы.

— Ой, это будет так нескоро.

— Почему? Если мы все выступим, что они смогут тогда сделать?

— Боюсь, тогда-то именно возникнут самые трудные проблемы. Дело уже будет не в них, а в нас. Ведь какие мы: идеальные? Нет: далеко. Не так, скажешь?

— Так. Прав ты.

— О чем вы? — не понял Марк.

— О том, какими мы смогли вырасти. Ты сам ведь учился, как все? — ответил Горгл.

— Почти. У меня же родители были, дед с бабушкой: я не был поэтому всё время в детском саду, школе и потом гимназии. В яслях совсем не был. В нерабочие дни находился дома — со своими родными. Я один: меня первого родили в семье. Потом уже другие.

— Драки были?

— Были. Редко: педагоги за такое стыдили.

— А у нас не обращали совсем внимания. А ябедничал кто-нибудь вашим педагогам?

— Что ты! Да они бы не стали слушать. А мы, зато, перестали бы уважать.

— У нас плевать бы хотел такой на чье-то уважение, кроме учителького. Тот хоть не отправит учиться в какое-то другое место: здесь ведь есть кто-то, с кем в приемлимых отношениях, а там, считали, еще не известно, в каких окажешься. Не знали, конечно, совсем, что ничего уже там не окажется.

— А на что у вас ябедничать могли?

— Наверно, на то, что плохо про педагога говорил. Может быть, что тайком курил разную траву. Или хватали девчонок за половые органы, а они нас: до того, как разрешили посещать лупанар. Только не за то, что сделал другому какую-нибудь пакость: за это, точно, никогда не наказывали наши милые педагоги.

— Не любили их?