Планета Йоргов - [16]

Цангл войти в в беседку не решилась и лишь смотрела издали, хотя так хотелось подойти ближе и рассмотреть удивительно маленького человечка. Потом увидела в беседке женщину с одной обнаженной грудью, которую она протирала зачем-то смоченным тампоном.

Лим тем временем обратился к обоим — Александру и женщине:

— Примите поздравление вашего гардрарского друга, Александр и Малгкха, и пожелание вашему сыну вырасти обладающим выдающимися способностями.

А они ответили словом, которым не было в блоке-переводчике — Цангл не поняла поэтому:

— Аминь! — и посмотрели друг на друга сияющими глазами. Потом женщина сказала, кончив обтирать грудь:

— Всё: можно кормить его, — и Александр поднес ей ребенка. Но почему-то прежде, чем отдать ей его, сделал что-то для Цангл непонятное: прикоснулся ртом к её рту. И тогда отдал ребенка, которого она приложила к груди, и он, схватив сосок, энергично зачмокал.

— Мы с ним пока походим: нужно поговорить, — сказал Малгкхе Александр. — Недолго: скоро вернемся.

— Если твоя уважаемая жена не возражает, Цангл побудет с ней, — попросил Лим. Та улыбнулась в ответ:

— Нет, конечно. Она нравится мне: милая. А ей, вижу, нравится смотреть, как я его кормлю. Пусть не стесняется: войдет сюда.

И Цангл осталась с ней. Почему-то было так хорошо смотреть, как сосет грудь матери, упершись ручками в неё, крохотный человечек, и хотелось всё время улыбаться. А Малгкха улыбалась ей и говорила что-то, но Цангл не понимала: Александр, унес какой-то ящичек, без которого — она уже знала — землян понимать нельзя.

Непонятно было, и зачем Малгкхе понадобилось уйти. Но она, отняв ребенка от груди, протянула его почему-то не роботу-няньке, а Цангл, и ушла, сказав что-то снова непонятное.

Цангл держала теперь ребенка сама — бережно, как до того Александр, а потом Малгкха — и могла его лучше рассмотреть. Какой он: личико, носик, глазки. И пахнет как! Так хорошо, и хочется тоже дать ему грудь: ему это нравится.

Вынула грудь, увидела еще один смоченный тампон, протерла её — и приложила его к ней. Но он, схватив поначалу сосок губками, быстро выпустил его и заплакал.

Засигналил робот-нянька, и сразу появилась Малгкха. Забрала ребенка и что-то сказала, показывая на грудь Цангл; потом, снова достала свою и нажала на сосок: появилась капелька молока. Снова приложила к груди сына, но он вскоре заснул.

Пришли мужчины, Александр поставил унесенный ящик: слышны были уже гардрарские слова. И Лим увел Цангл оттуда. Она еще оглянулась: посмотреть на ребенка.

Лим второй раз видел Цангл такой. На этот раз она задавала больше вопросов, чем когда-нибудь: стремилась понять увиденное сегодня.

— Почему не было молока? — спросила она, но он не понял.

— У меня: у неё было, — добавила она. Он снова не понял, и она стала ему говорить: — Она ушла, и я тоже дала ему грудь, а он выплюнул. А она надавила свою, и молоко, капелька, была. Почему, миленький?

— А-а, так она же родила его: оно у неё появилось. — «Понятно: она же никогда не видела рожениц».

Так и было: она спросила, что такое «родила». Странно, что поняла чуть ли не с первых слов. Но тут же спросила, почему родит женщина. От того самого, чем сама с ним занимается? Но почему тогда она не родит, а та родила?

— Ты золотистые таблетки принимаешь?

— Да. А то, сказали, заболеешь: надо операцию делать тогда.

— Тебе делали?

— Нет: я их принимаю — всегда. Ни разу не заболела.

— А это не так: не болезнь совсем.

— Не болезнь?

— Нет же: беременность. Когда в животе женщины появляется ребенок — сначала совсем-совсем маленький. Но он растет, пока не становится таким, что больше уже там не помещается. И тогда рождается: выходит оттуда.

— Только если их не принимать?

— Ну, да.

Она задумалась, но вскоре спросила:

— А почему они так смотрели друг на друга? И зачем прижимались ртами?

— Они же не такие, как мы — гардрарцы. У нас этого уже нет.

— Было, значит?

— Давно давно.

— Почему: это не хорошо разве?

— Не думаю: у наших предков это тоже было, и оттого, похоже, они были счастливей нас, нынешних. Они называли это любовью. Ну, когда кто-то значит для тебя больше всего на свете.

— Как ты для меня?

«Странно», снова подумал он, «она почему-то чуть ли не сразу понимает то, что еще сложно понять мне. Я бы в отношении её не смог бы, наверно, так сказать». А она спросила еще:

— И оттого они так смотрят и прижимаются ртами?

— Не знаю. Наверно.

— Нет, — впервые не согласилась она с ним. — Потому: я видела — я поняла. Я тоже хочу.

— Что?

— Ты тоже хорошо смотришь на меня…

— Ты же красивая.

— Правда, не совсем как он на неё. Но хочу прижаться с тобой ртами.

— Ну, хорошо: можно попробовать, — согласился он.

… Их нельзя было оторвать — крепко прижатые губы: обоим. Долго: задохнешься. И она сказала то, что потрясло его:

— Я поняла: чтобы совсем слиться друг с другом.

Потом она уже больше ничего не спрашивала: думала о чем-то.

Она, видно, что-то стала понимать: сказала ему, что ей совсем плохо, когда нет его. А ему тоже совсем не хотелось с ней разлучаться.

И разрешили взять её с собой на Гардрар, хотя все остальные примитивы оставались на Зрыыре под присмотром землян. А мудрые летели все, и столько же землян.