Планета семи масок - [6]
Два других автора также заслуживают внимания — это Франсис Карсак И Жерар Клейн, главные книги которых а лишь бегло перечислю; так как с этими двумя наш читатель уже знаком.
Франсис Карсак (псевдоним ученого-геолога Франсуа Борда, скончавшегося в 1981 году) начал литературную деятельность в годы войны, его первый роман был написан в партизанском отряде. Известность пришла к писателю уже после выхода второй книги — тех самых «Робинзонов Космоса», которым у нас умудрились отпечатать невообразимым тиражом в полмиллиона! В 1950–60-е годы писатель выдвинулся в ряды ведущих научных фантастов Франции романами «Пришельцы ниоткуда» (1984), «Бегство Земли» (1960) — своеобразной вариацией на тему знаменитой тетралогии Джеймса Блиша об отправившихся в космос земных городах, «Этот мир — наш», «Космос — наш дом» (оба — 1962) и «Львы Эльдорадо» (1967).
Лучшие книги Карсака — это старая добрая научная фантастика о полетах в космос, о встречах с обитателями иных миров, часто весьма необычными; такую литературу на Франции писал, к примеру, Жозеф Рони-старший, с которым Карсака чаще и охотнее — всего сравнивали. На фоне того, что создано в фантастике его коллегами, писатель представляет собой, по-видимому, уникальный пример безудержного оптимизма. Он «веровал» в идеалы гуманизма, в идею равенства всех разумных существ во Вселенной действительно как-то истово — и иногда слепо, словно не замечая примеров обратного в окружавшей его повседневности. Однако подчас и сквозь галактические сюжетные «кружева» у Карсака проступает реальность — например, в романе «Этот мир — наш», который можно прочесть и как умную этнографическую притчу на тему войны в Алжире…
Творчество Жерара Клейна более замысловата по части «накручивания» сюжета — и в то же время более подражательно (как следствие этого, писатель легче других «просачивается» на американский рынок). Переведенные у нас романы «Звездный гамбит» (1958) и «Непокорное время» (1963)[2] насыщены деталями, хорошо знакомыми по фантастике американской: звездные наемники, сражающиеся на галактической «шахматной доске» (Клейн возвращается к идее игры с мирозданием в романе 1965 года «Убийцы времени»), межпланетная служба «корректировки истории» вместе с неизбежными парадоксами м драмами вмешательства в ход последней, бравые космические капитаны и злобные галактические диктаторы… Однако и в его интеллигентных «космических операх» мелькнет все та же уже не раз упоминавшаяся мною политика — взять хотя бы его острый антимилитаристский роман «Боги войны» (1971).
Резким контрастом к «старичкам»-оптимистам (насколько здесь вообще уместно слово «оптимизм») служит новое, агрессивное и бескомпромиссное поколение авторов, пришедшее в эту литературу на волне социального взрыва 1968 года. Хотя, как и положено фантастам, в своих произведениях они предвосхитили события чуть раньше…
Настроения социального пессимизма и «чернухи» пошли еще от нашумевшего в свое время романа Даниэля Дрода «Поверхность планеты» (1959), в котором человечество вырождается духовно и физически, превращаясь в буквальном смысле в придаток Машины. Спустя десятилетие молодые фантасты Франции вспомнили о «предтече», и подобные произведения с тех пор не писали разве что ленивые — да «клинические» оптимисты!
Идеями отрицания какого бы то ни было прогресса, общей атмосферой отчаяния и тоски пронизаны книги Стефана Вюля и Курта Штайнера (псевдоним Андре Рюллана). Последний, дебютировав в начале 60-х вполне традиционной «НФ», впоследствии неустанно бомбардировал читателей кошмарами, которые несет грядущее (чего стоит хотя бы название одной из его книг — «Учебник для желающих научиться умирать»!)[3]. Сборник рассказов Жака Стериберга «Завтрак без будущего» (1970) тоже говорит сам за себя — это своего рода каталог апокалиптических пророчеств, хладнокровный проигрыш всевозможных вариантов гибели Земли и человечества… Более осмысленную и «конкретную» антиутопию построил в романе «Таромантия» (1977) молодой писатель и критик Шарль Добжински. Наш читатель, знакомый с «Квадратами шахматного города» Джона Браннера, обнаружит у Добжински много общего; только на сей раз — это город-колода (особых карт — таро), в остальном же нового мало; программируемые властями иллюзии, окутывающие город подобно туману, традиционная в антиутопиях фигура «диссидента» (в данном случае это психоаналитик, разгадывающий карточный код, управляющий жизнью горожан)…
