План первого лица и второго - [18]

Выпили за то, что Тоестьлстой сказал. А сказал он, что прошел почти год, стало быть, круг, и потихоньку надо закругляться. Ирра спросила, как он понимает эту фразу: "...сначала земля была безвидной и пустой". Тоестьлстой ответил, что никак не понимает. Она сказала: "Есть такое выражение: видный мужчина и полная женщина. А если наоборот, то занюханный мужчина, а женщина кожа да кости. Значит, земля была занюханная и как бы кожа да кости. И вообще, - сказала Ирра, - ничего хорошего на земле не было, пока бог сам не трахнул девушку".

- Но он же не сам ее трахнул, - сказал Тоестьлстой, - это же через дух.

- Это уж как он умел.

- А знаешь, почему Адам с Евой не знали, что они голые? - спросила опять Ирра.

- Ну, почему?

- Потому что они тоже трахались через святой дух, как потом бог с Марией, то есть не з н а я друг друга. А этот пресловутый плод с древа познания дал им возможность познать друг друга в буквальном смысле, и им стало стыдно. И потом уже бог дал людям возможность знать (то есть иметь) друг друга. И только еще раз он это сделал с Марией сам, как тогда, так, как раньше это делали все.

- Да кто это тебе сказал? - улыбнулся Тоестьлстой.

- И еще одну вещь я тебе хотела сказать.

- Какую вещь? - насторожился он.

- Дело в том, что я с тобой ни разу не спала.

- Как это? - опешил он.

- Но, может быть, разочек, - поправилась она.

- Не понял?

- Дело в том, что когда мы с тобой это делаем, это происходит не со мной и с тобой. У меня перед глазами мелькают какие-то странные картинки, театр, кино, совершенно другие люди, и все это происходит с ними, а со мной ни разу. И это бывает так весело, что от этого бывает так грустно.

Тоестьлстой отшвырнул допитую бутылку.

- Пошли, - сказал он.

Они пошли и пришли. Ирра сварила кофе.

- Хороший? - спросила.

- У тебя получается то более крепкий, то менее крепкий.

- А сейчас?

- А сейчас более или менее.

Она села на раскладушку и совершенно не давала себя трогать. "Тут не трогай, это не надо, это я сама". Это напоминало ему историю из ее детства, которую она как-то рассказывала. Что она выходила во двор с игрушками и звала всех ребят играть вместе с ней, и когда все собирались, то начиналось: "Это не трогай, это не надо, это я сама". Тоестьлстой отпустил Ирру: "Тогда зачем я тебе, если ты все равно это делаешь сама". Она торопилась, потому что Додостоевский должен был прийти вот-вот, но пока получалось не вот-не вот.

Тоестьлстой надулся кофе и стал качать права. Ирра рассердилась и сказала: "Ты мне никто и я тебе никто, а тот, кто мне "кто", тому я никто, а тому, кому я "кто", тот мне никто". И тут пришел тот, кто был ей "кто". Додостоевский поставил на стол бутылку и сказал, что в магазине связался с одним хроником. Тот лез без очереди и объяснял, почему ему надо без очереди, что, мол, пока он троил, его очередь прошла, а теперь ему надо. Вокруг сказали, что всем надо, но он сказал, что ему нужнее. Додостоевский пустил его без очереди, и хроник так сильно его полюбил, что покосился на бутылку Додостоевского и предложил на пару, но Додостоевский дал ему понять, что в этой бутылке его части нет.

В этой бутылке как раз было три части. Ирра от своей очень быстро опьянела и сказала, что Тоестьлстой вор. Она сказала, что Тоестьлстой ей сознался, что украл в магазине книжки и считает, что это хорошо. Он украл Георгия Иванова и Гумилева и считает, что это хорошо, потому что раз он ценитель, то они должны быть у него, а не у какого-нибудь спекулянта. Она сказала, что Додостоевский убил ежа и считает, что это хорошо, потому что ежиный бульон деликатес. Она сказала, что она живет с убийцей и с вором. Она сказала Тоестьлстому: "Зачем ты украл этот "Костер", раз все равно в нем нет про жирафа", и Тоестьлстой сказал, что про жирафа в "Романтических цветах", и она сказала: "Раз все равно там нет про крысу", и он сказал, что это тоже в "Романтических цветах", и в следующий раз он украдет "Романтические цветы". Он сказал, что будет красть, и ему все равно, даже если его посадят в тюрьму, потому что она его все равно не любит. Ирра сказала, что он растратил все их деньги, и за триста рублей купил "Книгу маркизы", а ей не дает двести рублей на Библию. И Тоестьлстой сказал: "Да дрянь твоя Библия, а это подлинные гравюры Сомова". Ирра сказала, что в этих гравюрах одна пошлость, но охудожествленная, она сказала, что в начале века пошлость умели охудожествовлять (на этом слове запнулась), а в конце века не умеют. Додостоевский сказал Тоестьлстому: "Неужели ты правда считаешь, что Библия дрянь?" - "Дрянь, конечно", - сказал Тоестьлстой. "Но ты про Иова читал?" - спросил Додостоевский. "А ты про волшебную лампу Алладдина в переводе доктора Мардрюса читал?" - спросил его Тоестьлстой. "Нет, не читал". - "Ну и я не читал". - "Ну расскажи в двух словах про своего Алладдина", сказал Додостоевекий. И Тоестьлстой рассказал. "Ну а теперь ты расскажи про своего Иова". "Пожалуйста, - сказал Додостоевский, - если в двух словах, то жил он сначала отлично и бога очень любил. Но ведь знаещь, бог дал и бог взял. И бог у него взял. И стал этот Иов качать права и стал его посылать, и хотел с богом тет-а-тет поговорить. А к нему пришли три мужика и говорят ему: "Да брось ты, Иов, есть люди и хуже тебя живут". Но он все качал и качал, и бог к нему снизошел и так по-хорошему сказал: "Куда ты лезешь, мне так некогда". Ну, правда, ведь тут и солнце, и дождь, и звери, а он со своими болячками. Тогда он понял и заткнулся. Ведь человек, чуть что ему не так, он сразу права качать. И знаешь, кто только прав не качал?" - "Ну кто?" - "Сыночек его. Он только, как дети говорят "ой, мамочка, или ой, папочка", сказал: "Ой, папочка, боже мой". Вот, ты Кузмина украл - это тебе нужнее, я ежа убил - это мне нужнее, а он сына своего нам отдал - это ему нужнее". "Ну и что, - сказал Тоестьлстой, - все равно я ни одну гравюру Сомова не променяю на твою Библию. И одно стихотворение Георгия Иванова про Библию я люблю больше, чем Библию". Он раскрыл книжку, которую украл, и прочитал.