План Диссертанта - [75]

Может быть, поэтому псевдо-Тойво и не насторожился, когда на светскую сторону перешел странный батальон номер 21, в котором собрался настоящий уголовный народ, призванный Финляндией из тюрем. Руководил им будущий Олонецкий палач Никко Пярми. Позднее он с коллегами уголовниками всплыл в концентрационном лагере на краю оккупированного города Олонца, снискав дурную славу своим зверствами и казнями заключенных даже среди финского командования. Прошляпил!

Связь Антикайнен и Пярми вызвала немало недоумения, вездесущий Юрье Лейно даже сдался советским войскам, чтобы лично встретиться со старым знакомым — именно он когда-то в 1934 году и продал Тойво. Уж что там хотел обсудить Маннергейм через ренегата Лейно с потенциально опасным Антикайненом — осталось загадкой. 4 октября 1941 года псевдо-Тойво, находящийся до этого в Архангельске по партийно-номенклатурным делам, вылетел на самолете то ли в Москву, то ли в Беломорск, где его ожидал Лейно. Самолет немедленно после вылета разбился.

Из всех пассажиров и членов экипажа только Антикайнен обгорел до неузнаваемости. Его после непродолжительного расследования обстоятельств крушения закопали в землю на острове Кегостров. Сделали это без коммунистической панихиды и революционных речей.

Лучший друг Отто Куусинен на похороны не приехал.

Юрье Лейно обменяли на наших пленных обратно в Финляндию. Маннергейм, наконец-то смирился с потерей денег и забыл о Тойво.

Но до всех этих событий было еще куча времени, никто не предполагал, что такое может случиться.

Из всех ран Тойво беспокоила только две: простреленное легкое и сломанная нога. С наступлением осени он тайно перебрался на чердак пансионата, где не было сырости и холода. Он неутомимо разрабатывал свою хромоту, выполняя привычные ему упражнения на непривычный манер — чтобы нога постепенно привыкала к нагрузке.

Также по рекомендации Борменталя Антикайнен надувал резиновую грелку по миллиону раз на день. Это, как предполагалось, способствовало рассасыванию рубцов в легком.

Он не собирался скрываться здесь всю свою жизнь.

И однажды жуткой декабрьской ночью в метель настал час «Хе». Тойво навострил лыжи.

Антикайнен уже окреп достаточно, чтобы замахнуться на лыжный поход. Он ждал только удобной погоды — снега с ветром, чтобы никакая собака не обнаружила лыжный след.

Лед на заливе встал еще в начале ноября, рюкзак был собран даже лучше, чем перед побегом из Москвы, лыжи марки «Телемайер» ждали в укромном месте. Конечно, без Рейно и Борменталя, экипироваться бы ему не удалось. Но тем и приятна жизнь, что в ней встречаются хорошие люди.

Доктор прекратил навещать пансионат с первым снегом, на прощанье он долго проникновенно тряс руку Красному финну.

— Когда я вижу вашу целеустремленность, мне самому хочется жить также, — сказал он. — Если мне в последнее время встречались большею частью «разрушители», то вы — самый настоящий «созидатель». И спасибо, что показал, как можно быть именно таким.

— Вам спасибо, что залатали меня, — тоже растрогался Тойво.

— Всегда пожалуйста, — ответил Борменталь. — Надеюсь, больше не придется. В смысле, не будет повода для такого хирургического лечения.

Он слегка запутался, махнул рукой, словно, отгоняя лишние слова и ушел из жизни Антикайнена. В уголках его глаз блестели непрошеные слезы.

С Рейно Тойво простился уже на заливе, громко крича, чтобы перекрыть вой ветра.

— Ну, давай, Тойска! В добрый путь!

— Спасибо, Крокодил! — от волнения Антикайнен назвал того детской кличкой. — Слышь, Рейка, ты береги себя. У тебя золотое сердце.

— Живы будем — не помрем! — Рейно протянул руку без варежки. — Прощай, друг!

— Прощай, друг! — ответил Тойво, поспешно снимая свою рукавицу. — Я тебе верну твой пуукко в другой жизни.

— Ладно, иди, уж! — в уголках глаз Георгиевского кавалера неожиданно заблестела влага.

Антикайнен развернулся, одел свою варежку, поправил лямки ремней и пошел прямо в пургу. Он не решался смахнуть слезы, ветром выдутые на скулы. Так они и замерзли.

Впереди была ночь, полная ветра, снега и борьбы. Следовало держать направление по компасу, да не угодить лыжей в торос. Только тогда можно будет достичь другого берега, финского, а потом двигаться дальше.

Снова дорога, но на этот раз конец ее определен — это дом. Поэтому этот путь — самый последний, оттого и самый сложный.

24. План диссертанта

В самый сочельник Рождества Тойво снял лыжи и приставил их к стенке сарая. В самолично пошитом из простыней белом масхалате он сливался и с темнотой, и со снегом, и, вообще, соответствовал зимней сказке. Будто не человек, а призрак — фантом.

Во время жесточайшей пурги он прошел через лед Финского залива и незамеченным углубился в Финляндию. Что же — здрасте, меня не ждали, а я вернулся. Родина еще не успела соскучиться.

Метель бушевала весь следующий день, так что ему удалось пройти много километров, прежде чем решиться на ночевку. Тойво вспоминал свой рейд 1922 года, и ему казалось, что тогда все было сложнее, тогда риска было больше. Теперь же — чепуха, теперь как-то несерьезно, словно бы на воскресной прогулке. Главное — не отступать от плана, то есть, двигаться по придуманному маршруту и обходить стороной любые людские поселения.