План Диссертанта - [25]

— Мочи козлов?

— Ну, да, — согласился Арвид.

Тойво не мог не согласиться с логикой юриста. По идее, будучи в ожидании приговора о смертной казни — это жить в томлении, страхе, даже панике. Так должно быть, но почему-то так не было. Дело не в том, что он бесстрашный, или свято уверен в свою мифическую неуязвимость. Просто, наверно, любой приговор осознается лишь тогда, когда он вступает в силу.

— Неприятно, — сказал Антикайнен.

— Да, уж — хорошего мало, — согласился Арвид. — Однако думаю, что осталось не так уж долго ждать, когда нам предъявят все обвинения, доказательства этих обвинений, показания свидетелей и прочее — словом, все то, без чего судебный процесс не начнется. И мы будем к этому готовы.

Он ободряюще кивнул головой и добавил:

— Да мы уже готовы! Вы с каждым нашим свиданием становитесь все более грозным. По внешнему виду. Занимаетесь упражнениями?

— Ну, да, — в свою очередь, кивнул головой Тойво. — По методике Гусака. Был такой белый чех, который потом отчего-то сделался красным чехом. В Сибири воевал Гражданскую войну — то ли артиллеристом с медицинским образованием, то ли медиком в артиллерии. Потом в свою Чехию укатил и книгу издал про свой метод. В свое время нам ее преподавали в Школе Красных командиров. Полезная вещь в условиях стесненного пространства.

— Вас на прогулки так и не выводят? — внимательно выслушав Атикайнена, поинтересовался адвокат. — Это нарушение международных норм. Подам жалобу.

На прогулку Тойво выводить пытались. Только что эта за прогулка такая — весь в цепях, как арестант? Он арестантом и был, вообще-то. Но в звякающих кандалах ни шагу не ступить, ни руки не поднять.

— Ладно, пока без жалоб обойдемся, — сказал Антикайнен.

После одного из визитов следователя и его вопросе о жалобах и пожеланиях, посетовал, что в цепях на прогулку выходить несподручно. Юсси обещал урегулировать этот вопрос, но пока ничего не урегулировалось. Наверно, неважный он был регулировщик.

Тем не менее книги ему поставляли исправно. Обширная библиотека оказалась в крепости Турку. После Вальтера Скотта последовали Ричард Стивенсон, Фенимор Купер, Чарльз Диккенс и даже Жюль Верн. Если Скотт в свое время спас ему жизнь, то прочие писатели были плодовитые и писали интересно об интересных вещах. А финских авторов не было: ни Эйно Лейно, ни Марью Лассила, ни Элиаса Леннрота — да, вообще, никого. Вероятно, чтобы описания финской жизни не волновало заключенных и не толкало их на необдуманные меры: например, на побег, либо на увлечение стихосложением.

Весна вовсю стучалась в тюрьму капелью с крыш, и как-то надсмотрщик через окошко для еды поведал:

— Разрешили тебе без кандалов гулять. Рад?

— Счастлив, — ответил Тойво. — Боюсь, как бы не улететь от счастья.

— Как это — улететь? — насторожился вертухай и на всякий случай отошел от двери подальше, закрыв окошко.

Антикайнен впервые без цепей вышел в тюремный дворик и от избытка чувств громко выдохнул. Это было для него неожиданностью, что вот так, впервые за долгое время оказавшись не в тесноте давящих стен и потолка, можно дышать полной грудью. И, словно бы, воздух слаще.

— Эй, — обратился он к одному из сопровождавших его тюремщиков. — Я пробегусь?

— Ну, пробегись, — сурово ответил тот. — Только без глупостей.

Второй вертухай хмыкнул: какие тут могут быть глупости? Дворик размером тридцать метров на тридцать. Можно, конечно, разогнаться — и с размаху головой о стену! Ну, так одним меньше.

Тойво медленно побежал, словно бы в неуверенности, по маленькому кругу. Безусловно, в камере сидеть хорошо, но вот бегать лучше. Он по ходу передвижения помотал головой из стороны в сторону: что за глупость приходит на ум — сидеть хорошо!

  Some people never take the time to try

  The way you live» s the way you die

  The stuff of life» s in short supply

  And if it sometimes hits you strong

  Remembering that things go wrong

  The song of life is just a song

  And everything goes on and on[1]

Со временем Тойво приспособился к малому кругу, начал бегать боком — от стенки к стенке, отталкиваясь от них руками, спиной вперед, задирая ноги то перед собой, то сзади. В общем, проявлял фантазию и творчество. Вертухаи сначала настороженно косились, потом привыкли и больше занимались своими вертухайскими делами: пузо почесывали, либо в носах ковырялись.

Вот если бы Антикайнен побежал однажды, как гончая собака на охоте, всеми четырьмя конечностями, тут бы тюремщики удивились. А была у Тойво такая мысль, но он быстро от нее отказался — не хватало простора, чтобы разогнаться.

Весна была в разгаре. Не в тюрьме, конечно, а где-то на воле. Да что там скромничать — везде на воле была весна. Дело двигалось к апрелю. Антикайнен не вел счет дням, но прочие люди не могли существовать без календаря. Календарь был документом первой отчетности.

На очередном свидании с адвокатом тот принес газету — желтую, как говорится, прессу. Он указал двумя пальцами на броский заголовок, который кричал самым крупным газетным шрифтом: «Людоед не может опровергнуть предъявленные ему обвинения».

— Ну, вот, теперь мы можем работать по-настоящему, — сказал Арвид.