Пламя возмездия - [113]

Лорд Шэррик допил свой ирландский домашний виски и улыбнулся своим мыслям.

– Ты еще скажешь мне спасибо, моя дорогая Лила, – вслух произнес он, позволив своим мечтам унести себя в неведомое будущее. Каким же безоблачным оно казалось ему сейчас! – Ты и я, лорд и леди Глэнкри распахнем наши сердца, наши ирландские души навстречу солнцу, ветру и красоте нашей родной земли, а потом, умиротворенные, будем пребывать в этом покое столько, сколько пожелаем! Какой великолепный конец! Нет, какое великолепное начало! Но сейчас… сейчас предстояло изыскать не менее великолепное решение этой проблемы, чтобы не было горьких сожалений, глупых раскаяний и изматывающих душу сомнений в его правильности. Я спасу тебя от тебя самой, Лила Кэррен! Я спасу тебя для себя!

Опустевшее здание банка безмолвствовало в этот довольно поздний час. Лишь в кабинете Нормана на первом этаже еще горел свет. Их было двое в банке – ночной сторож, да Норман. Огромное пустое здание усугубляло его чувство одиночества, не покидавшее его на протяжении всего прошедшего дня. Иногда у Нормана возникало желание бросить все, встать и уйти, но он не мог бросить работу, которой было непочатый край, не мог уйти сейчас. Разве что совсем ненадолго выйти и постоять на улице, глотнуть свежего воздуха. Норман поднялся из-за стола и направился к выходу из кабинета на улицу, которым пользовался лишь он один. Ночь была не по сезону прохладной – небо было усыпано крупными звездами. Лоуэр Слоан-стрит была безлюдной и тихой – лишь небольшой элегантный кэб стоял в двух шагах от банка. Дожидается кого-нибудь, мелькнуло в голове у Нормана. Сам Норман вызвал свой экипаж на десять сорок пять. Он взглянул на часы – было десять. Значит, ему оставаться здесь еще три четверти часа, работы еще много. Лучше вернуться и сесть за стол.

Стопка бумаг, которую его исполнительный секретарь возложил ему на стол все еще торчала у него под носом, топорщась массой документов, накопившихся за время его отсутствия и ожидавших его подписи. Кроме этого, имелось еще несколько срочных писем. Ответ на них должен быть дан незамедлительно, а сверху лежала копия телеграммы и конверт – они тоже ждали своей очереди.

Когда Норман сегодня пришел в банк, было уже около четырех пополудни. Он решил не появляться в банке в сопровождении Филиппа после их посиделок в ист-эндском пабе. Первым делом он отправился домой – необходимо было переодеться и принять ванную, чтобы смыть с себя грязь этих двух дней. Господи, где бы принять ванную, чтобы смыть грязь с души? Теперь, когда он вернулся к своему детищу в полной готовности сделать то, что задумал, он обнаружил, что судьба или Бог, или кто-то еще, ответственный за справедливость, уже распорядился за него. Очередную, ошарашившую его новость, принес с собой тут же появившийся в его кабинете Джемми.

– Чарльз только что сообщил мне… Я очень сожалею, Норман.

– О чем ты сожалеешь?

Джемми всегда приходилось подгонять, из него все приходилось вытягивать – он не обладал способностью выложить все сразу. Или, хоть, поинтересоваться у своего брата, где того двое суток носило. Он имел обыкновение полностью сосредоточиваться на текущем моменте, на происходящем в данную минуту и подходить ко всему излишне эмоционально. В этом и была главная беда Джемми – он не умел отделять бизнес от эмоций.

– Давай, что там у тебя? – потребовал Норман. – Что тебе там наговорил Чарльз?

– Это касается Тимоти. С ним произошло несчастье. Думаю, что это очень серьезно.

Затем последовал спешный визит домой к Тимоти и стояние у его постели. И вот тогда, стоя в его спальне, видя перед собою это неподвижное белое лицо, это вытянувшееся на кровати с закрытыми глазами, перебинтованное нечто, походившее на мумию какого-нибудь египетского фараона, а не на его сына, он пережил очередной шквал эмоций. Перед Норманом лежал ненавистный ему и любимый им младший его сын. Норман не мог дать однозначную оценку своего душевного состояния. Да он и не пытался. Он переживал и радость, облегчение от того, что возмездие свершилось, хотя ему самому не потребовалось и пальцем пошевелить для этого и стыд за эту радость и за это облегчение.

Сиделку звали мисс Дансер. Еще один курьез. Эта женщина, с габаритами с хорошего взрослого слона и такая же неповоротливая, должна была волею судеб носить такую фамилию.[6] Но, тем не менее, эта Дансер, похоже, была опытной в своем деле.

– Обещаю вам – молодой джентльмен будет под постоянным присмотром.

Норман не помнил, сколько времени он провел, стоя в спальне Тимоти, отдавшись мыслям, которые мучили его на протяжении последних сорока восьми часов. Он думал о наследии Мендоза, о том, как оно переходило от отцов к сыновьям, о тех сыновьях, которые были его достойны и о тех, которые не сумели оправдать доверия отцов. У него было двое сыновей – один блестящий, умный и не оправдавший доверия, другой – весьма лояльный, покладистый и недалекий. И кого из них он должен был выбрать – это для Нормана всегда было проблемой. Теперь решение было принято за него. Норману ничего не оставалось, кроме как покориться судьбе.