Пламя над тундрой - [144]

— Ну вот, товарищи, переворот совершился, — торжественно сказал Мандриков. — Установлена власть Советов рабочих депутатов. Поздравляю вас, товарищи!

Ревкомовцы зашумели. Улыбки осветили суровые и радостные лица. Волтер, переговорив с Мандриковым, до того растрогался, что у него стали подозрительно влажными глаза.

— Надо сообщить всему миру, что здесь восторжествовала свобода, — предложил Булат.

— Радиостанция в наших руках! — крикнул Игнат Фесенко. Учватова под замок посадили! Боров так испугался, что визжал: «Я тоже большевик! Я люблю Ленина и рабочих! Я сам рабочий!». Все засмеялись.

— А кто остался на радиостанции, — спросил Берзин моториста.

— Титов на станции, — ответил Игнат. — Он один остался. Ему будет трудно.

— А что, если Учватова заставить работать, но под контролем, — высказал предложение Антон.

— Верно, — поддержал Мандриков. — Завтра об этом и поговорим.

— Как с воззванием к населению уезда о перевороте? — спросил Куркутский. — Надо, чтобы все узнали.

— У меня есть набросок. Послушайте. — Мандриков достал из кармана листки, которые исписал утром в квартире Волтера. Но тут вошла Наташа.

— Бучек, Галицкий и Мальсагов очень слабые, в тяжелом состоянии. Их надо вымыть, накормить и в тепло. Здесь холодно.

Ревкомовцы приняли слова Наташи за упрек. Куркутский сказал:

— В амбулатории есть две койки, и там можно натопить, но нет фельдшера.

— Положить их в лучший дом, к богачам, — крикнул Фесенко. — Пусть купцы за шахтерами поухаживают!

Предложение всем понравилось, и Мандриков решил спросить самих шахтеров — согласны ли они на это. Едва Михаил Сергеевич вышел из кабинета, как в коридоре все замолкли. К Мандрикову протиснулся Бесекерский:

— Мне надо поговорить с вами, Михаил Сергеевич. Это очень важно для новой власти.

— Приходите завтра.

Мандриков вошел в кабинет Толстихина, где лежали шахтеры. При свете лампы они выглядели очень плохо. Обросшие худые лица, запавшие глаза. Увидев Мандрикова, Бучек сказал:

— Обузой мы стали для вас…

— Не говори чепухи, — с дружеской грубоватостью остановил его Михаил Сергеевич. — Вы много сделали. Поправляйтесь. Как вы смотрите, если мы вас поместим…

Мандриков увидел, что в кабинет вошла Нина Георгиевна, и с раздражением подумал, что она пришла просить за своего мужа, но он ей ничем не сможет помочь. Струкова будет судить народ. Он враг.

Нина Георгиевна видела, что ее приход всем не понравился, и она торопливо заговорила:

— Выслушайте меня, пожалуйста, можно? — в ее голосе было столько мольбы и надежды, что Мандриков, думавший отказаться от разговора, только хмуро кивнул. Женщина продолжала: — Я согласна с арестом Струкова. Он этого заслуживает. У вас сейчас нет времени меня выслушать, но прошу, поверьте мне. Вы можете меня презирать, — голос Нины Георгиевны прервался, — но не гоните меня. Ради бога, дайте мне что-нибудь делать.

Все видели, что Нина Георгиевна вот-вот заплачет, — но она сдержала слезы.

— Я не могу и не хочу жить по-прежнему, по-старому. Я… — она сделала шаг к лежащим шахтерам и воскликнула: — Позвольте мне ухаживать за вашими друзьями! Я буду хорошей сиделкой!

Мандриков сразу же поверил женщине. Он понимал жизненную трагедию Нины Георгиевны. Она сейчас искала дорогу в новую жизнь.

— Я верю вам, Нина Георгиевна, — сказал Михаил Сергеевич. — Иногда обстоятельства бывают сильнее людей, и никто вас не презирает. Скажите, можете ли вы взять этих товарищей к себе на квартиру и вот вместе с Наташей, — Мандриков указал на жену Антона, — ухаживать за ними, поставить на ноги?

— О, конечно, — радостно, с благодарностью произнесла Нина Георгиевна. — Конечно!

У нее выступили слезы. К удивлению Мандрикова, никто из шахтеров не возразил против предложения Нины Георгиевны…

…Наступило утро. Толпа около здания правления стала еще больше. По-прежнему ветер с Берингова моря нес снежную пыль. Собравшиеся ждали, когда же новая власть им что-то скажет. Все нетерпеливее раздавались голоса:

— Какие теперь налоги будут?

— Почему лавки закрыты?

— Судить Громова и Суздалева!

Ревкомовцы, усталые от бессонницы и волнений, утвердили текст воззвания. Они слышали шум на улице. Мандриков спросил:

— Кто прочтет воззвание? О перевороте скажу я.

— Ты, — произнес Булат, — и его все поддержали:

— Ты председатель ревкома.

— Только на время переворота.

— Там разберемся, — Гринчук натянул шапку. — Люди ждут. Пошли.

Ревкомовцы потянулись к двери. Мандриков подозвал к себе Антона:

— Позаботься о флаге. Надо немедленно заменить колчаковский нашим, советским. Вот где только красный материал взять?

— Мы с Отты найдем, — посмотрел Антон на каюра, который сидел в углу кабинета. Тот закивал.

— Тогда действуй, — Мандриков поторопил Августа, который все еще находился в кабинете. — Пошли…

…Увидев ревкомовцев, толпа притихла. Сотни лиц были обращены к ним. Фесенко, шедший за Мандриковым, шепнул:

— Смотри, вон и Маклярен пришел. Ночью принес телеграмму в Ном о перевороте. Титов задержал.

— Правильно, — одобрил Михаил Сергеевич. Он увидел свенсоновского приказчика, который стоял в стороне и с невозмутимым видом попыхивал трубкой. — Передадим после нашего воззвания.