Пламя над тундрой - [132]

Елена довольно долго гуляла по берегу Казачки, не выпуская из виду двери склада. Когда Соколов и Мандриков закрыли склад и расстались, она пошла за Мандриковым. Он шагал быстро и, опасаясь, что не догонит, Елена окликнула его:

— Сергей!.. Сережа!..

Мандриков обернулся, Елена, запыхавшись, подбежала к нему. Забыв обо всем, они обнялись. Блэк заворчал.

— Я ждал тебя… — говорил Мандриков. — Почему не пришла?

— Мне надоел этот склад, люди, которые нам мешают. — Елена говорила быстро. — Пойдем со мной.

— Куда?

— Пойдем, пойдем, — она схватила его за руку и потащила за собой. Мандриков нерешительно сопротивлялся. Она засмеялась: — Или ты боишься меня?

Михаил Сергеевич ответил ей крепким пожатием руки. Войдя в квартиру Струкова и увидев Нину Георгиевну, Мандриков на какое-то мгновение смутился и вопросительно посмотрел на женщину. «Неужели ты рассказала Елене о том, как мы познакомились во Владивостоке? Что же подумала Елена?»

Нина Георгиевна словно разгадала его немой вопрос. Она держала себя просто, как радушная хозяйка.

— Добрый вечер, Сергей Евстафьевич. Очень любезно с вашей стороны, что вы зашли. Мы же теперь соломенные вдовушки…

— Оставь этот тон, — прервала ее Елена и сказала: — Мы, вернее я, очень хотели видеть тебя, Сережа.

Елена не заметила, что она впервые при постороннем человеке назвала Мандрикова на «ты». Молодая женщина волновалась от переполнившего ее счастья. Она без умолку говорила, шутила и этим очень помогла Нине Георгиевне и Мандрикову. Неловкость, возникшая между ними, исчезла. За столом велась непринужденная беседа о событиях в России и о жизни здесь, на Севере, о Свенсоне. Постепенно беседой завладел Михаил Сергеевич. Женщины внимательно его слушали.

— Вот вы, Елена Дмитриевна, — он никак не мог перейти на «ты», — ужасаетесь, что в России революция, что народ сверг царя и вам приходится жить здесь, где, к слову говоря, не так уж плохо.

— Царская власть была законной, — вспыхнула Елена Дмитриевна. Ее слова задели Мандрикова. Он резко произнес:

— Власть, основанная на угнетении человека человеком, должна погибнуть, потому что естественно — стремление человека к созданию общества, основанного на равенстве и свободе!

— Вы верите, что такое общество будет? — спросила Нина Георгиевна. Слова Мандрикова вызывали в ней смутные надежды.

— Конечно, оно уже строится, — горячо сказал Мандриков, — там, в России, но наступит время, и такая же прекрасная жизнь придет и сюда.

— О, да ты мечтатель, — засмеялась Елена Дмитриевна, не скрывая, что она любуется им. Она смотрела на него с еще большей нежностью и признанием. Нина Георгиевна видела это, и ей стало особенно грустно, но она старалась побороть себя и спросила:

— Значит, правы те, кого зовут большевиками?

— Да! — энергично тряхнул головой Михаил Сергеевич. — Они идут против лжи, власти золота, всего, что калечит людей, и видят перед собой иную жизнь, честную, настоящую, счастливую.

— Пожалуй, вы правы. — Нина Георгиевна задумалась. Сцепив пальцы, она прижала их к губам, вся ушла в себя.

— А я испытала ужасы не от царской власти, а от революции. Вот она куда меня, занесла! И я молю бога, чтобы эта революция с ее прекрасным будущим обществом не дошла сюда! Она исковеркала мне жизнь! — Елена выскочила из-за стола и, подойдя к обогревателю печки, прижалась к ней спиной. Лицо ее стало злым, и она почти крикнула: — Из-за этой революции я чуть не стала проституткой!

Нина Георгиевна зажмурилась, точно увидела перед собою что-то очень ужасное, ниже опустила голову, чтобы скрыть лицо, на котором отразилась огромная внутренняя боль. Мандриков заметил это, но, чтобы помочь женщине быстрее с собой справиться, подошел к Елене, взял ее за руку:

— Я понимаю тебя, Лена, — мягко заговорил он. — Но революция без жертв не бывает. И укрыться от этого урагана негде, невозможно. Каждый может быть только в рядах одной из сражающихся армий. Не может быть ни примирения, ни тихой жизни в стороне.

— Как правильно, — послышался тихий, но твердый голос Нины Георгиевны. — Укрыться негде.

Было уже поздно. Мандриков собрался уходить. Распростившись с Ниной Георгиевной, он проводил Елену до дома Биричей и здесь крепко обнял ее. Им не хотелось расставаться.

А в это время из темноты за ними наблюдал человек в длиннополой барчатке. Он же следовал за Мандриковым до самого домика Клещина. Михаил Сергеевич вошел в дом, но свет в окнах не появился. Незнакомец постоял некоторое время и потом ушел, будучи уверенным, что Мандриков лег спать.

— Не зажигай огня, — раздался недовольный, с укоризной голос Берзина. — Мы ждем тебя. Здесь Клещин.

Мандриков, собиравшийся раскрыть коробок спичек, сунул его в карман. Ему стало не по себе. Он чувствовал себя виноватым. Товарищи ждут его, а он… Михаил Сергеевич готов был проклясть себя и этот вечер. Он встревожился. Клещин самовольно приехал с копей.

— Что случилось? — спросил Мандриков.

— Мальсагов пропал, — сообщил Клещин. — Булат меня послал…

— Как пропал? — не понял Михаил Сергеевич. — Что с ним?

— Булат послал его взять листовку у Рыбина, — торопливо стал объяснять Клещин. — И больше его не видели, Щетинин объявил, что Мальсагов сбежал.